Чуть более пристальный взгляд, напряженное раздумье.

Какую сказку рассказал ей Аргус? Ту же, что и Нории, или придумал новую? Я молчу и ловлю дыхание девочки, позволяю ей вариться в собственных сомнениях и тревогах. Да, это гнусно… Но такова игра…

И еще этот новый странник. Он меня дико злит. Просто бесит, хочется оторвать его башку и насадить на кол. Или цивилизованно пристрелить в темной подворотне. Нельзя.

Кодекс. Проклятый кодекс, который я не нарушу. Это, пожалуй, единственное, что я чту. Или я чту отца в этом кодексе? Неважно. Суть в том, что Ян будет жить. Пока. К тому же он нужен мне, план уже созрел, и я дую на легкие искры влюбленности Дианы и этого ублюдка, разжигая костер.

У моей ненависти к Яну такие банальные причины, что не хочется озвучивать их даже себе. Ревность. Зависть. Ничего достойного. Да, я завидую сукину сыну за то, что он смог сохранить в себе что-то настоящее, даже пройдя через агонию и боль. В нем есть это — настоящее, живое, то, к чему так тянется Диана. Она хочет смеха и любви и нутром чувствует, что во мне нет ни первого, ни второго. И я ревную, когда вижу их. Хочу получить хоть каплю таких же чувств, хоть одну искру из этого пламени.

Но — увы.

Я стою у дольмена, с усмешкой разглядывая отпечатки рук – мужской и женской. Внутрь священного круга я даже не могу войти, гребанный дольмен не желает впускать меня. Давно пора его снести. И на отпечатки я смотрю со стороны, ощущая себя лишним. Я и есть — лишний… Демиург, которого проклянет его творение. Или просто глупец, возомнивший себя демиургом.

Злюсь и уезжаю из Башни каждый раз, когда ловлю себя на таких мыслях. Отправляюсь с Хэндаром в элитные притоны, где собираются самые отъявленные отморозки планеты и где можно расслабиться, выбивая дерьмо из всяческих уродов.

Хэнд в этом профессионал, впрочем, я тоже. Снимаю свой дорогой пиджак и выпускаю инстинкты. Кого-то убиваю, а потом отправляюсь в комнаты наверху, где уже ждут элитные шлюхи.

Наутро снова чувствую себя отвратительно и мерзко.

И хочу увидеть Ди. Она — свет. Ранящее и болезненное пламя, освещающее гнилое нутро моей души. Целый век я прожил, стараясь не заглядывать туда, а теперь вот смотрю все чаще. И все из-за этой девчонки. Или из-за цвета ее глаз…

Я давно сгнил, а Диана заставляет меня чувствовать запах разложения. Она заставляет чувствовать. И за это я опускаю ее все ниже, желая обладать и понимая, что этого никогда не будет. Ди ужаснулась бы, узнав, что творится в моей голове, когда я смотрю на нее.

…Она разрисовала полотна. Вечные боги, если вы есть – дайте мне сил! Смотрел на все эти желтые, зеленые и синие цветочки, на яркие пятна, на ужасающие мазки кистью и не дышал. Вцепился в металлический подрамник, кроша его в пальцах и не понимая, что делаю. Разноцветные брызги хороводом пестрели перед глазами, ослепляя безумной ненавистью и горечью. Сколько дней я выводил эти линии, сколько раз обрисовывал их пальцами? Все уничтожено.

Сметено в глупом и нелепом порыве женской обиды.

Выдохнул, заставляя себя успокоиться и отвести взгляд от картин. Сдернул полотно с Зеркала Сущего.

— Покажи мне произошедшее, — приказал властно, не допуская и доли сомнения. Артефакты живут своей жизнью, и порой с ними непросто совладать. В амальгаме стекла уже столько эфира, что оно почти живое, почти разумное.

Мутное отражение становится темным, и я вижу… себя.

Слишком часто Зеркало Сущего стало демонстрировать мне то, чем я стал. Я разглядываю без интереса. Черные крылья, обнаженное тело, оплетенное черной сетью набухших вен.