— Ну, хватит, — сказал я, отодвигая тарелку. — На неделю вперед все равно не наешься.

— Этого я и хотела, — улыбнулась она, составляя использованную посуду в мойку и наливая мне кофе. — У тебя есть план, куда ехать?

— Еще нет. Сначала на юг, затем, может быть, на запад. Но все будет зависеть от того, куда окажется легче добраться.

— Будь осторожен, — сказала она. — Сейчас на дороге всякие попадаются.

— Все будет хорошо.

— Ты напишешь?

— Конечно. Ты только не волнуйся.

— Как же мне не волноваться? Если что-нибудь случится, сразу же позвони.

— Хорошо.

Я взглянул на часы. Было без четверти семь.

— Ну, я, наверное, пойду.

— Я слишком молода, — сказала мать, — и всегда была слишком молодой.

— В каком смысле?

— Сначала, чтобы стать невестой, потом, чтобы родить ребенка. А сейчас я слишком молода, чтобы вести жизнь вдовы и остаться в одиночестве.

— Все когда-нибудь подрастают, — ответил я. — Может, пришло время и для тебя.

— Твой отец сказал бы то же самое. Он так же холодно и безжалостно отделял себя от своих чувств. — На мгновение лицо матери приняло какое-то странное выражение. — Ты действительно мой сын, Джонатан? — с тревогой в голосе спросила она. — Или, может быть, ты только продолжение твоего отца, которое, как он сам говорил, он поместил в тебя?

— Я это я. Твой и его сын, больше ничего.

— Ты любишь меня?

Помолчав, я поцеловал ей руку и ответил:

— Да, мама.

— Тебе хватит денег?

У меня было почти сто долларов, и я мог не волноваться.

— Да, мама, — повторил я.

Вскинув сумку на плечо, я пошел по подъездной дорожке в сторону улицы. Дойдя до ворот, обернулся. Мать все еще стояла на крыльце и помахала мне рукой. Я помахал в ответ.

Уже чувствовалось, что день будет жарким. По лужайке перед домом сновали бурундуки, охотясь на червей, и шуршание травы смешивалось с пением малиновки. После ночи было немного влажно.

Шоссе, к которому я держал путь, находилось за мостом, в полутора милях от дома. Завернув за угол, я увидел машину молочника Пита.

— Привет, Джонатан! — радостно воскликнул он.

Я остановился, подождал, пока он вылезет из машины. В одной руке Пит держал бутылку апельсинового сока, в другой — банку пива.

— Напитки для путешественников.

Мы открыли наши банки одновременно, и резкий звук нарушил тишину улицы.

— Извини за беспокойство, — с характерным ирландским акцентом сказал он. — Куда ты едешь?

— Не знаю. Куда глаза глядят.

— Это, наверное, хорошо — взять вот так и куда-нибудь поехать. — Пит улыбнулся. — А с матерью все в порядке?

— Да. У нее крепкий характер.

Пит с интересом посмотрел на меня, пытаясь уловить смысл моего ответа. Он знал нас уже целых пятнадцать лет.

— Да, конечно, — произнес он наконец.

Я допил пиво и скомкал банку. Пит взял ее у меня.

— И надолго едешь?

— Недель на семь.

— Черт! Значит, восемьдесят четыре кварты молока. Накрылась моя премия.

— Ладно, поставь две кварты у крыльца. Мать все равно не заметит, — засмеялся я.

— Она-то да, а вот Мэми все замечает, — повернувшись к машине, он вытащил оттуда упаковку с шестью банками пива и подал мне.