Пейдж так низко опускает лицо, что я боюсь, как бы она не стукнулась носом об пол. Видимо, я ее последняя надежда, и, как ни смешно, так оно и есть. По какой-то странной иронии судьбы она обратилась за помощью к единственному человеку во всей школе, который точно знает конец любой истории.

Я очень хочу уйти, но чувствую себя словно в ловушке.

В ловушке надежд Пейдж и ее умоляющих глаз.

— Знаешь что? — неуверенно начинаю я. — Я попытаюсь завести с ним разговор и выведать что-нибудь интересное. Сделаю это, как только смогу.

При этом я делаю себе мысленную пометку не забыть записать это обещание в сегодняшний отчет о прожитом дне. И еще добавить, что не стоит переживать из-за вмешательства в это дело, потому что Пейдж наконец улыбается.

Это как с большинством пороков: знаешь, что плохо, а все равно получаешь удовольствие. И потом, что изменил бы мой отказ? Разве Пейдж потеряла бы интерес к Брэду, скажи я ей, что он унизит ее и разобьет ей сердце? Скорее всего; она посоветовала бы мне обратиться к психиатру и нашла бы какой-нибудь другой способ назначить свидание своему кумиру.

Вот почему сейчас, когда мне больше всего на свете хочется поскорее отделаться от этого разговора, автомата с водой и всего остального, кроме Люка, я без особых колебаний даю почти незнакомой девочке обещание, которое очень скоро обернется для нее слезами и горем.

Все еще улыбаясь, Пейдж горячо одобряет мой план и отпускает меня, а я отправляюсь в спринтерский забег по коридору к библиотеке.

Через какое-то время я начинаю замечать, что меня всю дорогу сопровождают смешки, шуточки, переглядывания и перешептывания. Когда Лиза Джеймс, проходя мимо, откровенно смеется мне в лицо, я не выдерживаю и забегаю в женский туалет, чтобы выяснить, что со мной не так.

К счастью, в туалете никого нет.

Я проверяю перед зеркалом зубы, волосы, нос, задницу и спину.

Все на месте, все в порядке.

Ко мне ничего не прилипло, из меня нигде не капает, короче, нет ничего такого, что могло бы выставить меня на потеху всей школе.

По крайней мере, ничего очевидного.

Я знаю, что вот-вот прозвенит звонок, поэтому выхожу из туалета и бегом преодолеваю последние несколько дюжин шагов до библиотеки. И всю дорогу ломаю себе голову над тем, в чем же все-таки дело.

Я ломаю голову до тех пор, пока не встречаю Люка.

И тут все загадки заканчиваются.

— Это тебе, — говорит Люк, когда я хочу сесть, и пододвигает ко мне через весь длинный библиотечный стол сложенный листок линованной бумаги.

Я стараюсь не пожирать его взглядом.

Для него мы знакомы уже неделю.

Для меня он новенькая игрушка, только что из упаковки. При виде которой не стыдно изойти слюной.

Люк сидит, опустив голову, и смотрит на меня из-под ресниц, бровей и прядей упавших на лоб волос.

От этого взгляда у меня мурашки бегут по спине.

Я беру у Люка сложенный листок, и на какой-то миг его указательный и средний пальцы придвигаются ближе и гладят тыльную сторону моей ладони. При этом Люк смотрит мне прямо в глаза, давая понять, что делает это нарочно.

Я едва не вскрикиваю.

Звенит звонок, и миссис Мэйсон обводит всех, и в особенности нас с Люком, грозным взглядом, в котором я без труда читаю предостережение: «Только откройте рты — и вы трупы».

Люк достает из стоящего на стуле рюкзака учебник по истории, потом вытаскивает тетрадь. Открывает книгу и углубляется в чтение.

Он реально занимается в аудитории для самостоятельных занятий!

Поскольку я не могу заглянуть в листок у него на виду (да еще под Злобным Глазом миссис Мэйсон), мне не остается ничего другого, кроме как последовать его примеру.