Когда на маленьком экранчике появляются вступительные титры в стиле семидесятых, я придвигаюсь поближе к Лукасу Генри на нашем импровизированном диванчике у черта на рогах и чувствую себя невероятно счастливой. Сейчас мне кажется, что я никогда в жизни не была так счастлива, но я не могу знать этого наверняка.

— Мне нравится этот фильм, — шепчу я.

— Да, — улыбается Люк, не сводя глаз с экрана.

— Что — да? — переспрашиваю я.

— Я так и думал, что тебе понравится.

Он смотрит на меня так, словно заглядывает в душу, и я вдруг чувствую себя голой. Чтобы разрядить обстановку, я нагибаюсь за лежащей у ног пиццей и принимаюсь за еду. Люк следует моему примеру, и пицца очень быстро заканчивается.

Сытые и довольные, мы в молчании смотрим кино. Где-то на середине фильма я натягиваю на ноги покрывало. Люк обнимает меня за плечи, и мы прижимаемся друг к другу, словно знакомы целую вечность.

Когда кино заканчивается, Люк снова ненадолго перелезает вперед и выключает двигатель, пояснив, что нужно беречь бензин.

— Я не хочу, чтобы мы с тобой застряли тут, — говорит он.

— Я бы не возражала, — признаюсь я.

— Я бы тоже, — улыбается он. — Но мне кажется, твоя мама будет против.

Вместо того чтобы вернуться ко мне, Люк с пульта открывает люк в потолке и просит дать ему подушки. Он бросает их под спинки пассажирского и водительского сидений и растягивается на полу, подложив одну подушку под голову.

— Иди сюда? — говорит он, и это больше похоже на просьбу, чем на приказ. Внутри машины быстро становится холодно, поэтому я беру с собой плед и устраиваюсь рядом с Люком. Мы расстилаем плед сверху и подворачиваем его под себя, чтобы сохранить тепло.

Мы лежим и смотрим в большое окно на холодное небо, усыпанное звездами разной степени яркости. Вскоре я начинаю дрожать и лязгать зубами, но не от холода. Люк придвигается ближе и обнимает меня поверх пледа.

— Ты закончила мою анкету? — спрашивает он, глядя, в небо.

— Кажется, да, — говорю я, с трудом припоминая, о чем он говорит.

— Скажи ответы, — просит он.

— Задавай вопросы, а я скажу, что я написала.

Мы играем в вопросы и ответы, словно на телевикторине, где часы отсчитывают время. Люк с легкостью припоминает все свои вопросы, а я помню большую часть ответов, тщательно воспроизведенных в моем досье, лежащем на ночном столике. Пробелы приходится заполнять на ходу.

По крайней мере один из моих ответов, по поводу самого дорогого детского воспоминания, является чистой воды враньем.

Закончив, мы какое-то время лежим в тишине. Потом Люк говорит:

— Здорово.

Он по-прежнему смотрит в небо, но я знаю, что он улыбается.

— Да, — шепчу я, чувствуя себя на седьмом небе.

— Кажется, что мы уже давно знаем друг друга, да? — спрашивает он.

— Ага, — бормочу я, крепче прижимаясь к его теплому плечу.

— Хочешь выслушать мою версию? — спрашивает Люк, осторожно поворачиваясь на бок, чтобы посмотреть мне в лицо. Глаза у него хитрые, словно он собирается сообщить мне какую-то страшную тайну.

— Да, — отвечаю. Я все еще лежу на спине, но теперь смотрю не на небо, а на Люка.

— Реинкарнация!

— Реинкарнация?

—Да. Ты ведь знаешь, что это такое?

— Конечно, знаю. Я не дура. Просто не понимаю, какое это имеет отношение к нам.

— Согласно моей теории, мы с тобой были женаты в прошлой жизни. Возможно, я был великим королем, а ты моей королевой, а потом нас растерзала озверевшая толпа.

— Чем же мы так насолили этой толпе, что она озверела и решила нас растерзать? — подкалываю я.