Ведь качания на ЭФИРНЫХ РИТМАХ есть тренировка эфирному мозгу; когда ведешь курс, — уже к 3–4-ой лекции складывается сознание, кого ведешь к ВЫРЫВУ из мозга и кого нет; в последнем случае надо не откупоривать, а вкупоривать, сосредоточивая на абстракции; все — необходимые маленькие операции при ведении КОНКРЕТНОГО курса, — "ПЕДАГОГИКА", необходимая и при выдергивании больного зуба, неясная пациенту: в каждом слушателе есть такой зуб; один пломбируем, другой — выдергиваем, выдерг — выход к восприятиям стихийного тела; пломба — уход под череп; лектор немного и ТЕРАПЕВТ — ПЕДАГОГ.

Так вол ил доктор. Таким учил он нас видеть лектора.

Когда я сидел перед ним и развешивал уши, учился я чтению его слов, письму "КОТИКА ЛЕТАЕВА", чтению лекций и многому, о чем и не скажешь; все, что умею делать — убогое применение малой части того, что он предлагал: как материал к изучению (говорю не о "ЧТО": о "КАК"). Отсиживание, переезжание из города в город — "КУРС" неповторимый; может, с грехом пополам пройденный, но пройденный все же; кто не ставил себе лозунга "ВНИМАТЬ" с временным отказом от скороспелых суждений, — тот никогда не выйдет к собственности активности в нашей работе. Доктор взывал к абсолютному ВНИМАНИЮ до вторых, третьих, даже четвертых ушей, чтобы "УШИ" раскрепостили от зависимости и ТРАФАРЕТА; но малая часть подаваемого попадала в "уши"; для отсутствия вторых "ушей" пропадало ВСЕ: и вместо эвритмических блесков иные антропософы сидели перед только ТЕКСТОМ: "Доктор, хатте гезагт!" И ничего более.

Многие просмотрели в лекциях "ШКОЛУ".

Но кто "КУРСАНТЫ"? В мое время главным образом — иностранцы, нашедшие случай остаться при докторе; ядро передвижного УНИВЕРСИТЕТА было очень пестро; многие не подозревали, что учатся, сопровождая доктора из удовольствия; к сожалению: не все, кто УЧИЛИСЬ, потом УЧИЛИ; были УЧИВШИЕ из НЕУЧИВШИХСЯ.

Раз доктор сказал: "Если бы только два — три человека поняли меня, то я считал бы свою миссию исполненной". Не было и двух — трех; два, три — коллектив из понимавших "КОЕ-ЧТО"; большинство — ничего не поняли в "КЛАССЕ", ибо не знали, что они в "КЛАССЕ"; а класс — был и были "СТУДИОЗУСЫ"; к ним он и относился, как к таковым в ряде проявлений, делал различие между людьми: "Вот это вот наш "УВАЖАЕМЫЙ", а это — мой "СТУДЕНТ"!" Тут не деление на "ЭСО" и "ЭКСО" — териков, а именно деление двух групп слушателей; одна — состав членов данного города, съезда, ветви, временно приехавшие со стороны; другая группа — "СТУДЕНТЫ" и "СТУДЕНТКИ" данного времени.

В годах "группа" менялась; нехорошо было "ПЕРЕСИДЕТЬ"; но надо было и "ПОСИДЕТЬ"; ведь "ПОСИДЕНИЕ" было "ПОБЕГАНЬЕМ" и внутренним и внешним: пробегом по городам; это — "ГОДЫ СТРАНСТВИЯ", как первый этап ученичества; менялись: города, страны, культуры, музеи, библиотеки, ландшафты, природы; надо было выслушать доктора — на водах, на горах, в городах, среди зелени; все это меняло "КАК" его тем; и темы меняли "ВСЕ ЭТО"; надо было присутствовать при прорастании доктора ТЕМОЙ, которая появляясь зерном "НА ВОДЕ", в Бергене, потом давала росток в Берлине, среди асфальтов, чтобы процвесть; при горах, в Дорнахе. Брошенный вскользь намек, на следующей лекции делался отрывком, чтобы скоро стать темой лекции; и выветвиться — в курс; нет "КУРСОВ", как таковых; они — вершины ствола, проходящего сквозь ряд всяческих лекций, укорененного корнями в подпочве все толщи сказанного "ЭКСО" и "ЭСО" — терично; присутствовать из месяца в месяц при обрастании доктора темами — незаменимый опыт, ведущий к невольному обрастанию и тебя самого теми же темами, руководящими и чтением, и моральной фантазией; и даже — восприятиями культуры музеев; лекция врастала в жизнь, а жизнь — в лекцию; получалось непередаваемое ощущение: полета с доктором, схватившим тебя руками и несущим над всеми странами, всеми культурами.