Здесь Баратынский описывает точно то состояние, которое доктор определял, как состояние между "СНОМ и БОДРСТВОВАНИЕМ"; многим он давал медитации перед сном, прося, чтобы итог вечерней медитации был по возможности отходом в сон, не смущаемый дневною суетою; тогда, после некоторых усилий, достигалось умение медитативным сознанием, как проекционным фонарем, осветить самый процесс засыпания в себе и даже периферические слои сна; т. е. ты сознанием входил в полусознание и учился разглядывать самое сложение "СОННОЙ" фантастики; так освещенная, она в итоге усилий оказывалась уже "СТИХИЙНО-АСТРАЛЬНОЙ" действительностью, которой обычно — сонная ассоциация стояла определенным алфавитом; к прочтению. И то, что прочитывалось, характеризуемо с математической точностью Баратынским: "ЕСТЬ БЫТИЕ", "НИ СОН, НИ БДЕНЬЕ", "МЕЖ НИХ ОНО"; в нем "БЕЗУМИЕ ГРАНИЧИТ С РАЗУМЕНЬЕМ"; человек — "В ПОЛНОТЕ ПОНЯТЬЯ, а… МЕЖДУ ТЕМ, КАК ВОЛНЫ, НА НЕГО ВИДЕНИЯ БЕГУТ", т. е.: то, что виделось бы только "ВИДЕНЬЯМИ ПОЛУБРЕДА", в этом состоянии виделось как бы "ВОЛНОВОЙ ТКАНЬЮ", вплетенной в "ТРЕЗВОСТЬ ДНЯ"; ее подстилающей, т. е. давался рельеф: и плоскости "ТОЛЬКО ФАНТАСТИКИ", и плоскости "ТОЛЬКО РАССУДКА", как — "НЕ ТОЛЬКО".

Рудольф Щтейнер в личных уроках и на "Э. С." особенно подчеркивал: достижение таких состояний и вводит нас в лабораторный праксис; лаборатория, т. е. приборы, которые мы учимся сперва грубо строить, и суть рудименты будущих органов "ВЫСШЕГО ПОЗНАНИЯ".

На "Э. С.", куда мы приходили из "МЕДИТАЦИИ" т е из сосредоточенности, в помещении, где мы иногда задолго до появления Штейнера пребывали в состоянии медитативной зоркости, т. е. "НИ СНА, НИ БДЕНЬЯ", но — в "ПОЛНОТЕ ПОНЯТЬЯ" (сознания), он мог и в словах апеллировать к таким обертонам, которые апеллируют не только к рассудку но и к самодельному "МИКРОСКОПУ", имеющемуся ь даннную минуту под руками.

В этом смысле "Э. С.", будучи по форме лекциями, были еще и упражнениями над принесенным материалом; т. е., — ТУТ ЗВУчало: ""ЗАГЛЯНИТЕ В МИКРОСКОП" и ВЫ УВИДИТЕ — То — То и То — То". Микроскоп — бытие особого состояния сознания принесенного на "УРОК"; и ясность зрения, — итог всех медитативных усилий на дому.

Вот почему здесь сидели "не все", а имеющие минимум умения к разгляду того "БЫТИЯ", о котором говорит Баратынский. Но еще стыднее было: попав сюда, "РАСТЕРЯТЬ" и то немногое, что было достигнуто в месяцах; а рассеянная жизнь моментально сказывалась временной или перманентной утратой зоркости; тогда в буквальном смысле приходилось, "СИДЕТЬ ЗА КНИГОЙ, А ВИДЕТЬ ФИГУ". В этом смысле "Э. С." были иногда и мучительны: хоть беги с них.

"ЧТО" словесной темы такого "УРОКА", как оно ни было велико, становилось ничем в сравнении с тем, что влагал доктор в слова, как молчание: в случае неуслышания такого молчания оставались "слова": "Э. С." становились просто лекциями. На "Э. С." не сразу допускались; нельзя было и проситься туда; допускались самим доктором.

Бывало: задолго до появлений доктора "МОЛЧАЛИ" деятельно, взывая к максимуму "ПРОБУЖДЕННОСТИ" в себе; разлетевшись с "УЛИЦЫ" и войдя в эту молчаливую комнату, можно было бы себе разбить лоб о "ГРОМ" молчания всех; оно почти ВИСЕЛО для "РАССЕЯННОГО"; для СО СРЕДОТОЧЕННОГО обратно: оно было — РАЗРЕЖЕНИЕМ атмосферы.

И в эту АТМОСФЕРУ вступал доктор, ТОЖЕ приготовивший себя МОЛЧАНИЕМ; первые его слова и последние были как бы РАМКАМИ, отрезывающими от остатков "МИрд СЕГО", — слова удивительные, принесенные из космоса, и произносимые ритмически голосом — невыразимым и обращенные к "ЦУЗАМЕН-КЛЯНГ"; или — созвучию; вообще "СОЗВУЧИЕ", инспиративный след (не образ), — необходимое условие, перерождавшее "ЧТО" слов доктора; без упражнения с "ВТОРЫМИ УШАМИ" нельзя было сидеть на "Э.