Проживала я тогда в многоквартирном доме, в одном из многоквартирных домов, в самом низу, на первом этаже, на уровне мостовой — отнюдь не в эфирном селении, где любопытные птицы на лету заглядывают в окна, пренебрегая копошением на грешной земле. Нет, я была одной из тех, кто задирает головы, пытаясь представить себе, как течет жизнь там, «в высших сферах», где воздух за окном чище, двери квартир выходят к лифтам, а ступеньки лестничных маршей отделяют тебя от рычания моторов, от вонючей химии. От улицы. Дома эти строила не городская администрация, не были они изначально предназначены для живущих среди облупленных размалеванных стен, загаженных лестничных клеток, провонявших мочой тамбуров и лифтов — словом, не для городских низов. Их выстроили частные инвесторы на частной земле, когда-то ценной. Стены толстые — живущие здесь могли позволить себе заплатить за тишину. Вестибюль при входе, ковер на полу, цветы — искусственные, но не безвкусные, консьерж. Солидность, уверенность в себе и будущем.

Но тогда многие из живших в этих стенах прежде предпринимателей и квалифицированных специалистов уже покинули город. Так же точно, как многоэтажки в прежних районах рабочего класса заселили скваттеры, люмпены, оборванцы, в эти дома вселилась смешанная публика, беднота. Кто смел, то и съел, у кого хватило сообразительности, тот и занял эти квартиры. Разную публику можно было встретить в нашем доме, все равно как на улице или на рынке.

Двухкомнатную дальше по коридору занимал профессор с женой и дочерью. Как раз надо мной поселился целый клан каких-то туземцев со сложными родственными связями. Выделила я эти два примера, потому что семьи эти мне ближе других, а также чтобы показать, что осознание происходящего пришло еще до… до чего? Натыкаюсь на затруднение. Ничего не могу выделить в качестве отправной точки, в качестве опоры. Причем я имею в виду не события общественной жизни, к которым мы применяли определения «они», «это», «эти» и тому подобные, а мои личные впечатления, открытия. Не в состоянии я сказать: «Тогда-то и тогда-то я осознала, что за этой стеной жизнь изменилась так-то и так-то» или даже: «Весной этого года я поняла, что…». Нет, осознание этой иной жизни, развивавшейся вокруг меня, вплотную ко мне, вползало в мозг незаметно, просачивалось по капле. Временные периоды измерялись месяцами и годами. Конечно же, можно что-то замечать и не замечать, осознавать или не осознавать. Можно «знать, да забыть». Мысля ретроспективно, с определенностью можно сказать, что эта другая жизнь, иная форма бытия внедрилась в меня раньше, развивалась во мне долгое время, прежде чем я заметила это развитие. Но — датировка отсутствует. Час, число, год… Разумеется, это частное, личное осознание сожрало общественные дефиниции «они», «это», «эти».

Разумеется, я понимала, что осознаваемое мной отличалось от реальности; сознание криво отражало протекавшую над моей головой жизнь семейства туземцев, выходцев, если не ошибаюсь, из Кении; то же самое относилось и к жизни профессорского семейства. Наши кухни разделяла стена, хотя и толстая, но пропускавшая достаточное количество информации. Осознать, что вне стен моей гостиной что-то происходит, мешал коридор лестничной клетки. Звуков оттуда проникало недостаточно, хотя уйма народу пользовалась им. Ведь коридор служит исключительно для прохода, для того, чтобы попасть из одного места в другое, из квартиры к выходу из дома и в обратном направлении. Быстро или не торопясь люди следуют по коридору в одиночку, парами, группами, молча, беседуя, иногда орут или вопят.