– Я был вам нужен, потому что вы с самого начала знали, чем все кончится, не так ли?

Дитер понял, что вопрос Сандерса чисто риторический.

– В каком-то смысле, да.

– Разрешите заметить, – сухо сказал Сандерс, – что такое признание звучит довольно странно в устах человека, руководившего Федерацией во время войны.

– Вы так полагаете? – Дитер усмехнулся. – Возможно, вы правы. Но если вы действительно так считаете, вам следовало сказать мне об этом раньше.

– Пожалуй, да… И все же не удовлетворите ли вы мое любопытство еще в одном вопросе. Ведь я же вас не выдал…

– Охотно.

– Зачем вы это делали? – спросил внезапно посерьезневший Сандерс.

– Но ведь кто-то должен был это делать, – негромко произнес Дитер. – Кроме того, я в долгу перед одним человеком.

– Перед Фионой Мак-Таггарт? – тихо спросил Сандерс.

– Вы и правда очень проницательны, господин Сандерс, – негромко сказал Дитер. – Да, перед Фионой. А еще перед всеми людьми, сражавшимися на войне, которой они сами не могли положить конец… Но прежде всего перед Фионой. Интересно, довольна ли она?

– Господин Дитер! – Сандерс с улыбкой, игравшей в уголках рта, взглянул на лежавшего в шезлонге премьер-министра. – Я уверен, что она довольна. Фиона Мак-Таггарт была замечательной женщиной: талантливой, умной и проницательной… Но она довольна вами совсем по другой причине.

– По какой же, господин Сандерс?

– У нее тоже очень развито чувство юмора, – прямо ответил Сандерс.

– Ну что ж, Лад! – Двигатели заработали, «Прометей» рванулся вперед, а Татьяна подняла рюмку, глядя в глаза Шорнингу – Один Господь знает, как тебе это удалось, но ты победил! Даже тогда, когда мне казалось, что все пропало, ты не сдавался и заставлял нас бороться до победного конца!

Она задумчиво покачала головой, а Ладислав тепло улыбнулся, откинувшись в кресле и наслаждаясь чувством удовлетворения результатами огромного труда. Конечно, победа досталась дорогой ценой, но какое огромное облегчение он сейчас испытывал!

– В капитанском салоне организуют праздник, – лукаво улыбаясь, сказала Татьяна. – Что-то вроде генеральной репетиции бала победителей. Ты пойдешь?

– Нет, дитя мое! – Ладислав покачал головой. – Я слишком устал и, пожалуй, просто стану посидеть здесь. Мне надо подумать.

– Ну ладно! – Татьяна поняла, что ей не уговорить Ладислава, и быстро поцеловала его в щеку. – Отдохни! Ты это заслужил.

Она пошла было к двери, но остановилась и оглянулась.

– Фиона очень гордилась бы тобой, Лад, – негромко сказала Татьяна, хотела еще что-то прибавить, но не нашла нужных слов. Она шагнула к выходу, и мгновение спустя дверь за ней бесшумно закрылась.

Ладислав провел ладонью над фотоэлементом, управляющим освещением, погрузив каюту в приятную полутьму, и вытащил из кармана голограмму в потертой рамке. Плоская голограмма передавала изображение хуже, чем кубическая, но и на ней была прекрасно видна молодая рыжеволосая девушка, которая чему-то смеялась, стоя на борту корабля рядом с таким же молодым Шорнингом. Погрузившись в светлую печаль, он очень долго молча смотрел на голограмму, а потом покачал головой.

– Так есть, Татьяна! Я победил, – прошептал он и поднял голограмму, чтобы луч приглушенного света упал на улыбающееся лицо Фионы. – Прости меня, моя любовь, – негромко сказал он, и по его бородатой щеке покатилась слеза.