|
– Вы можете уйти отсюда, сэр Ричард? – поинтересовалась та, скривив губы. – Черт меня побери, но я не люблю быть второй на очереди. По крайней мере, вы могли бы поинтересоваться ее мнением, когда вас никто не видел. А так как у меня есть кое какая гордость, то очень прошу вас, сэр, перебраться от меня куда нибудь подальше. Минуту Бартон молчал. Его первым побуждением было обругать ее изысканно грязными выражениями. Но потом он понял, что она права. Он слишком высокомерен с этой женщиной. Даже если там, на Земле, она и была продажной девкой, она имела право на человеческое обращение. Тем более, что, как она утверждала, до проституции ее довел голод. Правда, Бартон довольно скептически отнесся к этим словам, но не высказывать же громогласно свои сомнения по этому поводу? Очень многие проститутки находили рациональные извинения своей профессии. У них всегда были оправдания относительно вступления на путь торговли своим телом. И все же ярость, с которой Вильфреда набросилась на Смитсона, и ее поведение с Бартоном говорили, что она в чем то искренна… Наконец, он встал и произнес: – Я вовсе не хотел вас обидеть, поверьте мне. – Вы в нее влюблены? – спросила Вильфреда, подняв на него взгляд. – Только одной женщине я говорил, что люблю ее! – гордо заявил Бартон. – Своей жене? – Нет. Девушке, которая умерла прежде, чем я смог на ней жениться. – А сколько лет вы были женаты? – Тридцать девять лет, хотя вас это совершенно не касается. – Черт меня побери! Столько времени вместе, и вы ни разу не сказали ей, что любите? – В этом не было необходимости! – заявил он. И пошел прочь. Он выбрал себе для ночлега хижину, которую занимали Монат и Казз. Казз уже похрапывал. Монат курил марихуану, опершись на локоть. Монат предпочитал ее табаку, поскольку вкус этой травки напоминал ему табак его родины. Однако марихуана почти не действовала на него, тогда как табак иногда давал мимолетные, но довольно яркие видения. Бартон решил сохранить остаток, как он называл, «мечтательной резинки». Он соврал Алисе, что уже использовал жвачку, надеясь, что той ничего не останется делать, как согласиться на его предложение. Поэтому он закурил сигарету, хотя и знал, что марихуана, возможно, сделает его обиду и опустошенность еще более страшными. От нечего делать он стал расспрашивать Моната о его родной планете. Все это очень интересовало его, но марихуана не оправдала его опасений, и под все более слабеющий голос инопланетянина он поплыл далеко далеко… "…прикройте сейчас же глаза, мальчики! – приказал Джилкрист в своей раскатистой шотландской манере. Ричард взглянул на Эдварда. Тот ухмыльнулся и поднес руки к глазам. Он определенно подсматривал в щелочки между пальцами. Чтобы не отставать от брата, Ричард тоже прикрыл глаза руками, но продолжал стоять на кончиках пальцев. Хотя и он, и его брат стояли на ящиках, им все же нужно было вытягиваться, чтобы видеть поверх голов стоящих впереди взрослых. Теперь на подпорке покоилась голова женщины. Ее длинные каштановые волосы свисали на лицо. Он хотел разобрать выражение ее лица, смотрящего вниз, на корзину, дожидавшуюся ее или, вернее, ее голову. – Не подглядывайте, мальчики! – снова приказал Джилкрист. Раздался рокот барабанов, один единственный вскрик, и лезвие устремилось вниз. Из шеи захлестала кровь и казалось – она никогда не остановится. Раздался дружный вопль толпы, смешанный с чьим то криком и стенаниями. Голова женщины медленно падала вниз. Кровь хлестала и хлестала из шеи, заливая толпу, и хотя он был на расстоянии не менее сотни футов от жертвы, кровь и ему брызнула на руки и стала капать сквозь растопыренные пальцы на лицо, заливая глаза и ослепляя его. Губы его слиплись, и он почувствовал на них соленый привкус. И тогда из его горла вырвался дикий крик…" – Проснитесь, сэр Ричард? Да проснитесь же наконец, Дик! – начал тормошить его Монат. |
