|
И тогда из его горла вырвался дикий крик…" – Проснитесь, сэр Ричард? Да проснитесь же наконец, Дик! – начал тормошить его Монат. – Проснитесь! У вас, должно быть, кошмар! Бартон, всхлипывая и дрожа, сел. Он потер руки и осторожно потрогал лицо. И руки и лицо были влажными. Но от пота, а не от крови. – Мне снился сон, – наконец вымолвил Бартон. – Тогда мне было всего шесть лет, и я жил в городе Тур, что во Франции. Мой наставник, Джон Джилкрист, взял нас, меня и моего брата Эдварда, посмотреть на казнь женщины, которая отравила свою семью. Я был страшно взволнован и подсматривал сквозь пальцы, хотя он запретил нам смотреть на последние секунды ее жизни, пока нож гильотины падал вниз. Но я смотрел! Я должен был это сделать. Я помню, что меня немного мутило, но это было единственное, чем подействовала на меня эта отвратительная сцена. Мне казалось – я отделился от самого себя, когда наблюдал за казнью. Как будто я все это рассматривал через толстое стекло, как будто все происходящее было абсолютно нереальным. А может быть, нереальным был я? Поэтому, по сути, эта сцена так и не привела меня в ужас. Монат закурил еще одну сигарету с марихуаной. Ее огонька было достаточно для того, чтобы Бартон увидел, что инопланетянин качает головой. – Как дико! Вы хотите сказать, что вы не просто убивали своих преступников – вы еще и отрезали им голову? На виду у всех? И вы позволяли еще и детям смотреть на этот ужас?? – Ну… В Англии поступали несколько человечнее. У нас преступников вешали. – По крайней мере, французы разрешали людям осознать то, что именно они пролили кровь преступников, – сказал Монат. – На их руках была кровь. Но, по видимому, этот аспект никому не приходил в голову. Во всяком случае, сознательно. А вот теперь, после многих лет – шестьдесят три года, не так ли? – вы закурили марихуану, и перед вашим взором оживает происшествие, которое, как вы всегда были убеждены, не оставило в вас никакого следа. Но от этого зрелища вы сейчас корчились в ужасе. Вы кричали, как напуганное дитя. Вы отреагировали так, как должны были бы реагировать в детстве. Я бы сказал, что марихуана вскрывает какие то глубинные слои сдерживания и воскрешает страхи, которые были погребены там в течение шестидесяти трех долгих лет. – Вполне возможно, – согласился Бартон. Где то вдали прогрохотал гром, сверкнула молния. Через минуту стремительно нахлынул звук падающих на крышу капель. Прошлой ночью дождь начался примерно в это же время, около трех часов утра. И в эту вторую ночь дождь пошел в то же самое время. Ливень стал проливным, но крыша держалась, и ни одна капля не проникла внутрь хижины. Немного воды показалось все же из под задней стенки, которая выходила в сторону вершины холма. Вода растеклась по полу, но не намочила лежащих людей, поскольку трава и листья под ними образовали матрас в добрый фут толщиной. Бартон разговаривал с Монатом примерно еще полчаса, пока дождь не прекратился. Монат заснул, а Казз так ни разу и не проснулся. Бартон попытался было заснуть, но так и не смог. Он никогда не чувствовал еще себя таким одиноким… Он боялся, что опять во сне может соскользнуть в какой то кошмар. Через некоторое время, поняв, что так и не уснет, он вышел из хижины и побрел туда, где спала Вильфреда. Еще до того, как он подошел ко входу в хижину, его ноздрей коснулся запах табака. В темноте возле хижины светился огонек сигареты. На фоне уже чистого звездного неба на копне из травы отчетливо вырисовывалась женская фигура. – Привет! – произнесла она. – Как я и ожидала, вы появились. – Обладание собственностью – это инстинкт, – сказал Бартон. – Я очень сомневаюсь, что в человеке это – инстинкт, – возразил Фригейт. – Некоторые люди в шестидесятых годах, я имею в виду в 1960 х годах, пытались доказать, что человеку присущ инстинкт, который они назвали «зовом земли». |
