Я посмотрела на разбойника сквозь глазницы маски. Пустое, ничего не выражающее лицо. Он даже знал их легенду, но не возрос на ней сызмальства, как Дарак. С этим мне было не на что рассчитывать.

— Если Дараку Златолову нужна помощь богини, ему требуется только попросить, — сказала я. — Я пойду с тобой.

Разбойник крякнул и развернулся к выходу, предоставив мне следовать за ним.

— Прости нас, — прошептала девушка.

Я коснулась пальцем ее лба, мягко, словно благословляя, и ничего не почувствовала, в то время как ее лицо залилось краской и благодарностью. А затем последовала за своим конвоиром.

Он повел меня по темным переулкам, говоря, по какой тропе следовать сейчас, и идя позади меня. Здесь большинство зданий сровняло с землей. Мы миновали рыночную площадь со сломанными загонами для овец и сгоревшим деревом в центре, похожим на огромную угольную палку. Тут я расслышала музыку, дикую, яркую музыку, первобытно мелодичную и ритмично, в основе которой был бой барабанов. Показался склон, где стоял большой дом, выходящий фасадом на озеро, к горе. От дома остался только один двор, и здесь в жаркой ранней темноте люди Дарака ужинали вокруг своих костров, играя эту грубую музыку, способную продолбить каменные стены.

Разбойник толкнул меня через низкую арку. Под босыми ногами у меня лежала мостовая, все еще теплая. Вокруг валялись разбросанные кости и огрызки яблок, и один-два пса с надеждой обнюхивали их. Девушка с черными волосами отплясывала, с притоптыванием вращаясь бесконечными кругами, и золотые браслеты у нее на руках походили на огненные кольца какой-то горящей планеты.

Сидевший в противоположном конце на полосатом коврике, словно горный король, каковым он, собственно, и был, Дарак поднял голову. Вокруг него расположилось несколько разбойников и девица, помещенная подобающе далеко за низким столом. Я узнала ее: та, другая, спустившаяся с ним с холма, в черно-желтых шелках.

Теперь разбойник стал рьяно толкать и гнать меня. Мы приблизились к столу — интригующему предмету меблировки из какого-то светлого легкого дерева, покрытому в избыточной мере резьбой, определенно краденому, явно таскаемому с собой как символ богатства, власти и хорошего вкуса Дарака. Дарак вежливо улыбнулся.

— Богиня наконец испытывает голод, — заметил он. — Присаживайся тогда и ешь.

— Я не могу есть при других, — отказалась я.

— Конечно, твоя священная маска. Тогда сними ее.

— Моего лица никто не должен видеть. Разве ты не помнишь этого, Дарак?

Мой голос, такой холодный и ясный, был моей последней силой. Я теперь слабела, испуганная, рассерженная и сбитая с толку. Со всех сторон до меня доходила вонь от еды и спиртного, и, похоже, не виделось никакого спасения.

— Мы не боимся, богиня.

Он перестал смотреть на меня, очищая фрукт. При всем его рассиживании здесь, он был не из тех, кто любит сидеть спокойно. Я пожелала ему смерти, но не достаточно сильно.

— Брось, богиня. Нам ясно, что тебе надо скрывать. Ты альбинос — белые волосы, белое лицо. И глаза тоже — хотя прорези маски отбрасывают на них хорошую тень, никакого цвета не видно. Итак, хватит притворяться. Садись и ешь.

Он слегка кивнул; я едва увидела этот кивок. Но здоровенный скот у меня за спиной захихикал, как ребенок, и смахнул мне кончиками пальцев волосы, подбираясь к крючкам маски.

Нет, клянусь всем содержимым моей пропащей души. Мой позор не будет явлен в этом их вонючем логове.

Стремительно обернувшись, я нырнула под его руку. Моя стопа, длинные пальцы которой сжались словно кулак, взметнулась вверх и ткнула его точно в пах. Изо всех сил. Я видела, для чего эти твари, полуживотные, использовали свои гениталии, помимо их истинного назначения, и испытывала откровенную и жестокую брезгливость. Он заорал, согнулся пополам и упал, и я поняла, что сделала для него достаточно.