— Проклятый нотариус! — воскликнула она и продолжала с прелестным, но искренним гневом:

— Они все готовы лопнуть от зависти, дорогой! Говорю вам, они все готовы лопнуть от зависти, слышите ли? — все, все! Indeed!.. О, как им бы хотелось, чтобы Андре вернулся завтра!.. Как они обрадовались бы, увидев, что мы возвращаемся в Герон!.. Ну и что! Мы вернули бы ему замок, вернули бы!.. Нам было бы очень тяжело сделать это, дорогой малыш! очень тяжело… такой красивый замок, такой комфортабельный… Но ведь вы были бы так счастливы снова увидеть брата, Жак!

— Да, — отвечал Жак серьезно, — я был бы очень счастлив, Фанни!

— И все же вы должны свыкнуться с мыслью о его смерти, дорогой малыш, если только вы рассудительный мальчик…

Она сказала эти слова почти жестко, с такой враждебностью, что Жак даже изумился.

— Что с вами? — спросил он. — Отчего вы настаиваете на… гипотезе, которую я всегда с ужасом отвергал?

— Вы, дорогой друг, сентиментальный good fellow, — сейчас же заговорила она снова ласковым тоном, — и я вас очень люблю таким, какой вы есть… Но разве я виновата, darling, в том, что ваш брат целых пять лет не подает признаков жизни, не пишет ни слова? А он очень любил своих детей. Бедная маленькая Жермена, бедный маленький Франсуа… Место папы для них занимаете вы, my love, а я оказалась для них скверной мамочкой… Вы очень любите всю вашу семейку, как и вашего сына Жако, darling, но вы не слишком любите вашу женушку, если вам хочется, чтобы она лишилась всех этих красивых вещей, которые ей так к лицу, покинула этот чудесный замок, парк, комнаты, эту прекрасную ванную, этот прекрасный будуар…

Она говорила тоном маленького ребенка… Легко поднявшись с места, она ловко пристроилась у него на коленях и уже опьяняла его своим запахом и быстрыми прикосновениями пальцев, гладя его тонкие и густые волосы за ухом.

— Мы теперь больше не бедны, Фанни. Вы будете красивы всегда, и всегда будете счастливы… даже если нам придется покинуть Ла-Розере.

— Но мне нужен Ла-Розере! Именно из-за него все нам завидуют! Это королевское имение, darling. Что же вы ответили старому Сен-Фирмену, когда он заговорил с вами о возвращении брата?

— Я сказал ему: «Я убежден, что Андре, когда я наконец увижу его вновь, будет так же доволен моими улучшениями в имении, как и процветанием своего завода в Героне!»

— Вот что называется — отшил!.. — воскликнула она. — В самом деле, на что может пожаловаться Андре? После его отъезда вы сумели добиться максимума света от окиси тория. Я не знаю ничего более прекрасного, чем замок Ла-Розере, и ничего более практичного, чем газовые горелки «Герон», единственные, милостивые государыни и милостивые государи, что в состоянии конкурировать с солнцем… и луной, любовь моя!..

И она, смеясь, обняла Жака и потихоньку увлекла его к окну.

Окно было расположено в выступе правого крыла здания, и из него открывался вид на пышный и великолепный силуэт замка в стиле Людовика XIV, на стены со множеством переплетчатых окон, украшенные мифологическими скульптурами, львиными головами и барельефами из потемневшего от времени мрамора. По четырем углам возвышались огромные башни, придававшие замку несравненное величие.

У их ног расстилались рвы, каменные мосты выходили на лужайки, прорезанные дорожками, которые, в свой черед, вели к изумительным кустам роз, в парк, в громадный лес, уже позолоченный осенью и дремавший в лучах заходящего солнца.

— Мне кажется, дорогой, что все это уже принадлежит нам! И что я никогда не смогу расстаться со всем этим!..

Жак обнял свою жену.