— И вы полагаете, my dear, что это продлится не день и не два…

— Он сам сказал: несколько месяцев!..

— Вам не кажется, что бумаги очень смахивают на завещание?..

— Да, пожалуй, — отвечал Жак.

— Что же могло с ним стрястись?..

— Что бы ни стряслось, случилось это, очевидно, совсем недавно. В шесть часов вечера я видел его на заводе, он ничего мне не сказал и, как мне показалось, ни о чем не беспокоился и не боялся никаких неожиданностей. Просто невероятно… и все же что-то случилось, и чрезвычайно стремительно, ведь он успел съездить к нотариусу и уладил со стариком Сен-Фирменом все дела…

— Не замешана ли здесь женщина? — пробормотала Фанни.

Жак покачал головой. Он так не думал. Какая еще женщина?.. Андре был образцовым отцом семейства и оставался верен памяти покойной жены, матери Жермен и Франсуа. Память эта превратилась для него в настоящий культ.

Разумеется, среди гостивших в Ла-Розере женщин бывали очень элегантные и очень кокетливые, но Андре, казалось, не отличал ни одной из них и был одинаково любезен со всеми.

В последнее время начали было шушукаться, так как он научил молодую жену старика Сен-Фирмена играть в гольф, но безукоризненная корректность его поведения в корне уничтожила всякие подозрения.

Кроме того, и сам Сен-Фирмен начал играть в гольф, и все окончилось тем, что старого ревнивца подняли на смех, нисколько не веря в реальность любовной интриги, которая, к тому же, была бы много ниже достоинства представителя рода Мунда де ла Боссьеров.

Вдобавок, бывшая воспитанница старого Сен-Фирмена, ставшая по выходе из монастыря женой нотариуса, сохранила всю очаровательную наивность молоденькой девушки, и, казалось, была бесконечно далека от женского кокетства.

В любом случае, со времени отъезда Андре чета Сен- Фирменов ни разу не побывала в Ла-Розере, несмотря на то, что их много раз туда приглашали, и это обстоятельство не раз наводило на размышления Жака и Фанни.

В тот памятный вечер Андре появился в условленный час. Фанни и Жак ждали его. Они даже не ложились. Им показалось, что Андре несколько успокоился. Он утратил так испугавшую их бледность. Он был менее суетлив и, похоже, здраво оценил то таинственное событие, что вынудило его покинуть Ла-Розере. Он был почти нежен с Фанни, когда в последний раз поручал ее заботам своих детей. Он заставил ее пообещать, что она станет для них матерью на все время его отсутствия, длительность которого он никак не мог предугадать. Он просил ее на следующий же день переехать в замок и устроиться там, как дома.

Когда пришло время отправляться, он поддался на уговоры Жака — брат предлагал проводить его хотя бы до Парижа.

— Ты прав! Едем!.. Нам следует еще поговорить относительно завода… И мне нужно дать тебе еще несколько указаний. А чтобы нам было спокойнее, поедем без шофера.

И они уехали в автомобиле вдвоем. Фанни, как сейчас, видела этот удалявшийся в темноте автомобиль. Задний фонарь чуть освещал темную массу брезента, защищавшего сундук Андре от моросившего мелкого дождика… Потом молодая женщина легла на кушетку и закрыла глаза. Но она была слишком взволнована и не могла уснуть. Ею овладело странное беспокойство; она вдруг вскочила и бросилась к сыну, мирно спавшему в своей постельке.

Ей хотелось, чтобы он не спал. Ей хотелось не быть одной. Ей хотелось не думать. Она боялась.

И она не знала, чего боится!..

Часы тянулись бесконечно. Что делает Жак?.. Отчего он еще не вернулся?.. Она стала подсчитывать. Он мог бы быть дома по меньшей мере уже полчаса назад.

Прижавшись лбом к оконному стеклу, вся насторожившись, вся внимание и слух, она видела, как медленно встает бледный и сырой осенний день, весь окутанный утренними туманами.