Наклонившись, он помог Джиму вылезти, ничего странного, будто парень всего лишь страдал нарушением суточного ритма организма или же гастроэнтеритом[139]. И Херон умудрился взять себя в руки. Хотя он трясся, если знать, где искать проявления дрожи, парень самостоятельно дошел до двойных дверей в нижнем холле, каждый шаг был размерен и умышленно тверд.

«Эдриан» быстро подошел к нему, большими шагами сокращая расстояние, обернул руку вокруг парня, помогая ему оставаться на ногах.

Почему-то она не считала совпадением, что мужчина у мотеля был связан с Хероном. Но сейчас едва ли подходящее время задавать подобные вопросы.

И это было жутковато. Люди, входившие и выходившие через двойные двери, даже не смотрели на Джима… и, похоже, не потому, что были тактичны.

Как они могли не заметить кого-то, выглядевшего таким пьяным и не способным стоять на ногах? Ведь подобные вещи всегда привлекают людские взгляды.

Словно парня здесь вообще не было.

Странное предупреждающее покалывание задело нервные окончания на шее…

В этот самый момент Эдриан обернулся через плечо, его глаза мерцали, совершенно не походя на человеческие… но в них не было угрозы.

– Мэлс, ты идешь?

Встряхнувшись от глупости, она подошла к лестнице и присоединилась к трем мужчинам у лифта.

– Да, я здесь.

Недостаток кислорода, очевидно, оказал влияние на ее мозг… а, может, после последней пары дней ее надпочечники просто пребывали в состоянии повышенной тревоги, и кто мог их винить? С другой стороны, нет причин пропадать в стране грез. Джим Херон не невидим. Люди не вели себя странно. И незачем превращать жизнь в книгу комиксов, где у людей есть магические способности.

Она журналистка, в конце концов… а значит, беллетристика не для нее.

Поднявшись на лифте на первый этаж, им пришлось совершить еще один переход через ковер, а затем вновь поддерживать Джима как учившегося ходить ребенка. К счастью, большинство людей, стоящих вокруг в ожидании, были вымотанными туристами, и даже если кто-то проедет на роликах в костюме клоуна, бренча на гавайской гитаре, они вряд ли заметят.

Да, вот почему на них никто не обращал внимания.

Когда у тебя синдром смены часовых поясов и отвратное самочувствие, на других людей тебе попросту плевать.

– Мне нужна ванная, – прохрипел Джим.

– Две минуты, – ответил Эд.

Двери лифта проворно открылись, сам он быстро поднялся, они и опомниться не успели – и пока не начался беспорядок – как оказались на шестом этаже, волоча ноги, почти подпрыгивая, чтобы доставить неминуемое извержение поближе к туалету Матиаса.

Как только они вошли в номер, Джим с Эдрианом исчезли в уборной. И она осталась с глазу на глаз с…

– Прости.

Когда Матиас заговорил, она вздернула брови. Учитывая его хмурый взгляд, он явно все еще психовал, поэтому извинение – последнее, чего она ждала.

– Ты права. Мне не следовало вот так накидываться на тебя. – Он запустил руку в волосы и взъерошил их. – Мне все труднее не думать о тебе как о своей… а значит, появившись в изолированном месте и увидев тебя всю мокрую, замерзшую и, очевидно, ошеломленную, я почувствовал себя так, будто подвел тебя, потому что меня не было рядом.

Так, теперь ей хотелось разинуть рот от удивления.

– Ты сильная женщина и можешь позаботиться о себе… но это не значит, что я не стану реагировать как типичный парень, чьей женщине причиняют боль или подвергают опасности. Я импотент, но не бесполый. – Он выругался. – Не говорю, что это правильно, но такова правда.

Матиас посмотрел ей прямо в глаза.

И в повисшей тишине она могла сказать лишь… «Я тоже тебя люблю».

Потому, что именно это он говорил ей прямо сейчас… это было видно в его твердом взгляде, его спокойных, важных словах, гордой линии подбородка.