Нет, конечно, слова Герхарта не отдавали гнилостным запашком неповиновения и бунта, да и логика в них имелась, притом довольно очевидная, но это был первый случай, когда слова рыцаря ставились под сомнение, притом не в разговоре с глазу на глаз, а прилюдно, практически при всем отряде. Выдержав паузу в пять-шесть секунд, Аламез терпеливо дождался, пока призванные им же на помощь солдаты избавят его сапоги от кусков промокшей ткани, а затем резко развернулся на каблуках и буквально пронзил добродушное лицо спорщика самым суровым изо всех своих тщательно отрепетированных «рыцарских» взоров, взглядом, каким благородные воители смотрят лишь на заклятого врага и никогда не одаривают даже низкородного противника по смертельному, совсем не турнирному поединку.
– Ты что, кнехт, приказы мои оспаривать вздумал?! Не слишком ли много на плечи взвалил-то?! Смотри, как бы ноша такая не по силам оказалась! Как бы она те хребет пополам не переломила! – грозно изрек Дитрих фон Херцштайн, пугая гневными интонацией и взором не только растерявшегося сержанта, но и всех мигом притихших солдат, за исключением уже скрывшихся за деревьями в сторону дороги метателей копий да стрелков.
– Да ничего я не вздумал, – испугавшись, но не потеряв самообладания, ответил сержант, продолжая привязывать черно-желтое знамя господина к гладко обструганному толстому шесту, вот уже вторую неделю заменявшему сломанное в одном из боев древко. – Ваш благородь, вы сами посудите, обвинения-то напрасны… Я ж только как лучше хотел, как вы же сами нас не раз учили…
– Здесь я и только я решаю, как лучше, а как нет… – по-прежнему строго, но уже не сверкая глазами и не корча грозной рожи, произнес Дарк.
– Хватит, напосылались разведчиков! – все-таки решился снизойти до разъяснений успокоившийся командир. – Вон, на Крамберга глянь! До сих пор как попрошайка папертный башкой мотает, того и гляди, слюна изо рта хлынет! Раз у вас, солдатушки, от одного только слова «колдун» поджилки трясутся, сам в трактир пойду! Вы ж из леса не высовывайтесь, даж если в халупе иль на дворе кутерьма какая начнется иль на дороге шеварийский отряд появится! Понял, Герхарт?! Залегайте на опушке, в траву врастайте, и без приказа моего позиций не покидать! Кто ослушается по скудоумию иль из трусости, собственной рукой на суку вздерну, прям рядышком с сержантом ножками барахтать будет!
– А меня-то за что? – само собой вырвалось из уст пораженного услышанным Герхарта.
– За то, что за балбесом глуховатым не уследил, – пояснил Аламез, ловким движением руки закинув за спину щит и направляясь в сторону трактира. – Ты и ты, со мной! Держаться на пару шагов позади и ртов не развевать! Ты понесешь знамя, – перст командира указал на одного из выбранных в сопровождающие солдат. – А ты прихвати мой шлем! Не подведи меня, Герхарт! Ни шагу без моего сигнала, ни одна чтоб башка из кустов не торчала!
Не в состоянии долее выносить затхлость и смрад все еще окутанного винными парами зала, старик покинул трактир и вышел наружу, где встал посреди опустевшего двора и стал оглядывать свои хоть и небольшие, но солидные, по меркам простолюдинов, владения. От прохладного утреннего воздуха и легкого ветерка, принесшего лесную свежесть, голове трактирщика значительно полегчало. Когда же боль окончательно покинула как будто разрывавшиеся от спазмов виски, старик стал вспоминать события прошедшей ночи и искать ответ на очень сложный вопрос: «А как же дальше жить? Бросить все и уехать иль, сделав вид, что ничего не произошло, продолжать торговать изрядно разбавленной выпивкой у пыльной дороги?»
Бывший солдат пытался понять, являлись ли только что пережитые события своеобразным знамением, предупреждавшим о скорой беде, или просто превратным стечением спонтанно сложившихся обстоятельств. |