Тиллмэйриас Прэйсиан, последний хранитель знаний Ши'Хар и пленник своей собственной ненависти и магии смерти, наконец освободился… его дух ушёл в пустоту, а вместо него в его клетке занял место мой собственный.
Меня окатил шокирующий холод, и я бы закричал, если бы не моя всё ещё раздроблённая челюсть. Я был вынужден удовлетвориться жалким бульканьем. «Что я наделал?» — гадал я, пока окружающий мир менялся. Заглянув внутрь себя, я нашёл лишь тьму там, где раньше был источник моей жизни, моей силы, и моего могущества — холодная, непреодолимая оболочка заключила в себя центр моего существа.
Цвета окружающего мира изменились, стали интенсивными и резкими, порой одновременно слишком яркими и слишком тёмными… смешение контрастов. Я всё ещё мог слышать голоса земли, ветра, и, весьма громко, голос смерти, но они теперь казались более далёкими. Мой магический взор остался, хотя моё врождённое волшебство, становившееся возможным благодаря моему живому эйсару, исчезло.
Короче говоря, я был чертовски сбит с толку.
Я по-прежнему лежал, побитый и окровавленный, на разбитых камнях мостовой. Уставший и сбитый с толку, я закрыл глаза… мне нужно было отдохнуть, а мир мог ещё немного сам о себе поволноваться. Я сделал достаточно.
Я не осознавал, что заснул, но прошло некоторое время, прежде чем послышавшийся рядом голос заставил меня вздрогнуть.
— Он всё ещё здесь, — услышал я слова Дориана.
Мои глаза всё ещё были закрыты, но мой магический взор показал Пенни, Роуз и моих детей, выбиравшихся из дыры в окружавшей их каменной оболочке. Похоже, что Дориан вынужден был прорубать и прорезать себе мечом путь через цельный камень, на что у него вполне мог уйти не один час. «И сколько я уже тут лежу?»
Он остановился, не доходя до меня, и у него, похоже, перехватило дыхание.
— Не подходи ближе, Пенни. Тебе не следует это видеть, — сказал он моей жене, бывшей уже в двадцати футах от нас.
— Будь я проклята, если я позволю кому-то не пустить меня к нему! — ответила Пенни со своим обычным норовом, отчего на моих губах появилась улыбка… появилась бы, если бы мои губы и челюсть не представляли бы из себя комок разорванной плоти и сломанных костей.
— Он не дышит, Пенни. Он мёртв. Уведи детей, им не следует видеть их отца таким, — угрюмым тоном ответил Дориан.
Я решил, что эта шарада уже достаточно затянулась, и я открыл глаза, посмотрев на них напрямую. Дориан ахнул, а Пенни ринулась ко мне.
— Он жив! Кто-нибудь, идите в дом, нам нужно послать сообщение Уолтэру! Ему понадобится немедленная помощь, — крикнула она, падая передо мной на колени.
Глядя в её полные слёз глаза, я не мог не подумать о том, насколько мне повезло быть любимым ею, и я силился заговорить, чтобы именно это и сказать… или хотя бы сделать какую-нибудь неподобающую ремарку, но мой разбитый рот снова меня подвёл. Булькая, я лишь ещё больше её встревожил.
— Всё будет хорошо, Мордэкай. Мы все здесь для тебя. Придёт Уолтэр, и он позаботится, чтобы ты выжил, пока мы это не исправим, просто оставайся со мной, — с льющимися из глаз слезами сказала мне Пенни. — Пожалуйста, — молила она, — просто оставайся со мной… не умирай, слышишь меня!?
«Я скорее утону, если ты продолжишь плакать надо мной» — подумал я, но не имел никакой возможности передать ей это. Чтобы успокоить её, я протянул руку вверх, мягко коснувшись ладонью её щеки, и её кожа лучилась восхитительной теплотой, наполняя меня каким-то приятным ощущением. В то же время её глаза расширились от шока и страха. Быстрее, чем я полагал возможным, она рывком выпрямилась, отскакивая от меня. Её отторжение было самым болезненным из всего, что я когда-либо испытывал, создав в моей груди незамедлительное и неожиданное одиночество. |