Вскоре наступил рассвет. В небе клубились тучи, и пелена дождя поглотила солнце. Видимость все больше ухудшалась, погода словно играла нам на руку, а мы к тому времени очень нуждались в помощи. Через час или около того Реджелин обнаружил брошенную ферму.

На севере страны теперь их было много – заросшие травой дворы; поля, где пробивалась тонкая поросль будущего леса; разрушенные дома и постройки. Но эта ферма имела довольно приличный сарай. Мы въехали в осевшие ворота, заглушили мотор и вышли из машины. Мои ноги дрожали и подгибались.

– Вы с Крис и Элис можете спать в машине, – предложил Реджелин. В его голосе чувствовались усталость и безнадежная тоска. – Мы останемся здесь до наступления ночи.

Элис захныкала и прижалась к матери. Ее всю трясло. Киска поднесла мою руку ко лбу ребенка. У малышки поднялась температура и участился пульс. Крис с мольбой смотрела на меня, в ее запавших глазах кричало горе.

– Элис заболела, – прошептала она. – Что же теперь делать?

– Ждать, – ответил я. – Ничего другого пока не остается.

– Без еды, без лекарства, без надежды…

Она сгорбилась и отвернулась от меня, унося девочку на руках. Мое лицо задрожало.

Холодный сарай наполняла сырость, в воздухе пахло плесенью. За стенами, скрывая ельник и превращая дорогу в грязь» лил непрерывный дождь. Реджелин начал кашлять – еще надсаднее, чем я.

Мы сели на солому. Геллерт скорчился в нескольких шагах от нас и бесстрастно разглядывал наши лица. Я направил револьвер прямо ему в лоб, чтобы выстрелить при первой необходимости.

– Итак, – начал Реджелин, – что мы будем делать?

– Не знаю, – ответил я. – На самом деле не знаю. Дождь громко барабанил по крыше. Вода сочилась через дыры и капала на грязный пол.

Реджелин вдруг улыбнулся и сказал:

– За чашку зардака я, наверное, отдал бы свой титул и всю родословную. А если бы мне предложили еще и блюдо рузана, они могли бы забрать и мою правую руку.

– Бекон и яйца, гренки и кофе, – добавил я. Мы постепенно приходили в себя. Голод притупил усталость, боль в мышцах превратилась в пульсировавшие спазмы, оцепенение прошло, и в голове прояснилось. Ко мне вернулась решительность.

– Не так все плохо, – сказал я. – Мы еще живы, по‑прежнему свободны, и к тому же у нас есть пленник, пусть даже пока не ясно, как вернуть ему истинный облик. Но я уверен, мы что‑нибудь придумаем.

Глаза Реджелина сузились, и он направил свои антенны на Геллерта.

– А ведь и верно, – холодно согласился он. – Мы могли бы устроить ему допрос.

На псевдочеловеческом лице промелькнула улыбка.

– Если вы думаете, что я боюсь вас… – начал Геллерт.

– Слушайте, вы! – не выдержав, закричал я. – Мы не садисты. И у нас нет желания пытать вас. Но в нашем положении уже не до щепетильности.

– В моем положении тоже, – спокойно ответил Геллерт.

– Почему бы вам, по крайней мере, не открыть нам своего настоящего имени? – спросил Реджелин почти небрежным тоном.

Пришелец пожал плечами:

– Если хотите, можете называть меня Радифь л'ал Кесшуб. Это самое похожее сочетание, которое мне удалось подобрать для тех непередаваемых слогов. Когда Геллерт произносил их, я заметил, что его горло внезапно сжалось, – человеческие голосовые связки не справились бы с подобными звуками.

– Давайте договоримся, – предложил я. – Нам уже известно, что вы прилетели со звезд и что ваши соплеменники, используя особые свойства, проникли в правительственные органы обеих планет.