– Кто их считал? С полсотни, наверное, наберётся.

– Я похлопочу, чтобы тебе орден дали как народному умельцу России.

– Да зачем он мне нужен, орден? – отмахнулся старик. – Не заради орденов дело делаю. Жаль только, что чиновник нынче совсем дурной пошёл, без мзды в ус не дунет. Я от их брата во как настрадался! – Геннадий Терентьевич чиркнул пальцем по горлу. – Один раз только нормального человека встретил, в администрации Костромы, да убили его вскорости. Ну, что, внучек, пошли пообедаем?

– В баньку бы сходить, попариться. У Вавиных банька ещё стоит?

– Стоит, Санька её усовершенствовал, газом топит, я к ним почти каждую субботу заглядываю.

Старик завернул маузер в газету, спрятал в тумбочку.

Вышли из сарая, Афанасий занёс свою сумку в горницу, огляделся, припоминая детали обстановки, ни капли не изменившейся с момента его последнего визита, всей грудью вдохнул воздух, полный запахов детства, и пробормотал:

– Дома я!

Обедали на веранде.

Геннадий Терентьевич ожил, разговорился, обрадованный встречей с внуком, Афанасий слушал, неторопливо хлебая овощной суп, и задавал вопросы. Больше всего его интересовала судьба бывших школьных и уличных приятелей, с которыми он провёл самые лучшие детские годы.

– Петро Лившиц здесь? Я его после школы не видел ни разу.

– Петро, по слухам, важный деятель, в Министерстве образования в Москве окопался.

– Это на него похоже, замашки у лопоухого были отцовские – везде командовать парадом, он лучше всех историю знал. А Вовка Зыс?

– Приезжал как-то, директор завода в Нижнем Тагиле.

– Ух ты, молодец, добился своего. Помню, он ещё в пятом классе рвался отечественное производство поднимать. А Олежка Щедрин где, не знаешь? Сколько мы с ним чижей по огородам похоронили! Я проехал мимо его дома, никого не увидел, думаю вечерком зайти. Валик Баранов?

– Умер.

– Да ты что? Он же здоровый был бугай.

– У них мор на всю семью пошёл, все перемёрли.

– А Олег?

– Олег приезжает часто, в отличие от тебя, ко мне заглядывал, про тебя спрашивал. Он МИФИ окончил, где-то в метеорологах вроде бы подвизается, а где – не помню. По-моему, где-то в Подмосковье. Хороший парнишка, вежливый, уважительный. Батя его тоже ко мне захаживает, учительствует в нашей средней школе, географию преподаёт.

– Он и тогда географию преподавал, когда нас в белый свет выпускали. – Афанасий помрачнел. – Вместе с отцом.

Геннадий Терентьевич молча встал, ушёл в дом и вернулся с графинчиком, на дне которого плескалась прозрачная жидкость, и двумя стаканчиками.

– Давай по глоточку, помянем родимых.

Афанасий сжал зубы так, что они заныли.

Отец умер от рака десять лет назад, а мама ушла за ним следом через год, не смогла пережить потерю любимого человека.

– Вечная память, Жорушка и Аннушка!

Старик прослезился.

Глоток водки обжёг нёбо, колючим шариком скатился по пищеводу в желудок.

Голова затуманилась почти мгновенно, на душе стало легче.

– Хапилин вернулся, – вспомнил Геннадий Терентьевич, отняв от носа корочку хлеба. – Помнишь, рыжий такой, даже летом в кепке ходил.

– Да уж. Кепка у него была знатная.

– Солидный такой стал, потолстел, главным редактором нашей районной газетёнки работает.

– Это здорово, – оживился Афанасий. – Давно рыжего не видал. Он и в школе всегда что-то писал, во всех литературных конкурсах участвовал.