28. Битва при Чиригуане

После продолжительного, учтивого и нежного ухаживания, в том числе двух лет пылкой помолвки, учитель Луис, уроженец Медельина, убежденный просветитель крестьян, женится на Фаридес, чиригуанской уроженке, служившей кухаркой у французской пары, которую недавно исцелили Педро и Аурелио. Венчание пройдет в глинобитной церквушке в Чиригуане, а совершит его священник-скиталец, с которым учитель Луис частенько обсуждал идеи Камило Торреса и Оскара Ромеро.

Хосе новой встрече со священником обрадовался чрезвычайно: оплатив уже пристойные похороны, Хосе накопил денег на три службы за упокой души и скорейшее прохождение чистилища. Хосе верил, что, благополучно добравшись до царствия небесного, сможет с неистощимым наслаждением бесконечно блудить; это и было тайной причиной его добросовестных и щедрых трат на собственную смерть и последующее воскрешение. Священник не раз говорил ему, что на небесах секса нет, но Хосе отвечал, что это противоречит идее рая, а, стало быть, «сам Господь Бог в такое не поверит». Священник вздыхал и оставлял попытки сломить простую крестьянскую логику.

Священнику дону Рамону было сорок пять лет. Он начал служить в этом обширном приходе в двадцать три, сразу после выхода из семинарии, и с тех пор так и ездил по окрестностям верхом на неторопливом муле. Порой он не находил пристанища, ибо в саванне поселений не строили, как в горах, и часто, голодный и немытый, отходил ко сну под открытым небом, завернувшись в «гару» – кожаную попону мула. Являясь в поселок в черных одеждах, припорошенных белой пылью, он венчал, крестил, хоронил и отпевал тех, кто с его последнего приезда успел умереть. Гостеприимством прихожан он пользовался с благодарностью, но не считал ниже своего достоинства переночевать в хлеву, чтобы не беспокоить хозяев. Невысокий, седеющий, полноватый, он производил впечатление человека, задавленного жизнью, бесконечно усталого и покорного; когда священник осенял себя крестным знамением, чувствовалось, что он понимает истинное значение жеста, ибо его собственная жизнь есть страдание и жертва. Глаза его уже начинали подводить, и в службах он больше полагался на свою память, а в странствиях – на память мула, заучившего привычные маршруты.

Дон Рамон был совестливым священником, тогда как многие его коллеги ничтоже сумняшеся забирали и присваивали подношения, оставленные в церкви прихожанами для Непорочной Девы и душ покойных. Нередко священники в обмен на отпущение грехов пользовались смазливой бабешкой и плодили бесчисленных ублюдков, которых в народе, как ни странно, звали «антихристами», а то сулили умирающему прямую дорогу в рай, в обмен требуя записать на них наследство. Многие стали весьма зажиточными землевладельцами. В больших городах две трети церковных шишек принадлежали к олигархии, мечтали о военном правительстве, истреблении радикалов, роскошных облачениях и, бесконечно презирая, не доверяли священникам вроде дона Рамона, полагавшим, что любовь к ближнему включает в себя заботу о его интересах. Дону Рамону уже пригрозили однажды лишением сана за «политизированность», и с тех пор его поприще стало источником скорби.

Листы железа на крыше церквушки в Чиригуане покоробились, саманные розовые стены вздулись и покосились, на утоптанном земляном полу внутри не было никакого подобия скамей. Местные благочестивцы натащили в церковь мишуры, помутневших зеркал и аляповатых самодельных фигурок Богородицы. Над размалеванным яшиком, что служил алтарем, висело уродливое изображение «Празднования тела Христова»: у Христа мертвенно-бледное, смертью искаженное лицо, желтоватое тело изломано и растерзано, терновый венец сооружен из колючек лимонного дерева; для пущей убедительности повсюду малиновым и алым старательно нарисованы огромные сгустки крови. Напротив над дверью висело изображение Христовой муки в том же стиле, своим безвкусием угнетавшее священника при каждом посещении церкви; дону Рамону хотелось, чтобы на крестах висел Христос в лучезарном венце и церковных одеяниях, Христос – Царь небесный, каким обожаемый Спаситель и представлялся дону Рамону в воображении.