«Ничего не случится, — беззвучно ответила негодная девчонка. — Прости, папа. Я… подслушивала. Но Сущность — это ведь не Тьма, верно? Мы это знаем, и ты и я. Она лишь использует Тьму, просто как оружие. Ты ведь тоже понимаешь это, папа. Так что не бойся. Я не брошусь на неё очертя голову и не постараюсь «красиво умереть». Это будет просто бессмысленно, от летящего камня Она и то претерпит больше урона…»

Она права, подумал Фесс. Сущность — не Тьма. Хотя… Этлау утверждает, что Салладорец использовал эту самую «изначальную Тьму» — но как вышло, что я ничего не почувствовал? В конце концов, взывать к Тёмной Шестёрке приходилось не раз и не два. Они — вот настоящая Тьма этого мира. Её отражения, преображения, не злые и не добрые, а если и злые или добрые — так злостью или добротой самой многорождающей и многоразящей Природы, где смерть даёт начало жизни, а жизнь — смерти.

Но ничего подобного здесь, в оставшемся позади подземелье, не было. Или Шестеро — это тоже не «чистая Тьма»?

Катакомбы Аркина встречали их жуткой, гулкой пустотой. Да ещё иссохшими костяками, словно те пролежали невесть сколько времени в самом сердце салладорской пустыни. Эвенгар не экономил силы и не рисковал необходимостью повторных атак.

Но… если он уничтожил всех и вся в подземельях… что случилось с зависшими, по словам того же Этлау, «меж смертью и жизнью»? Что с гномом, орком и полуэльфийкой?..

В секретной камере ничего не изменилось. Во всяком случае, на первый взгляд. Те же три неподвижных тела, разве что у гнома вроде б руки были сложены чуть по-иному, или это Фесса уже подводит память?

Этлау заскрипел зубами, но решительно подхватил на плечо Прадда; невеликий ростом инквизитор почти исчез под массивным телом орка; зеленокожие руки почти что волочились по полу. Фесс сделал было движение к Рыси, но его опередила драконица, легко вскинувшая на руки неподвижную полуэльфийку, так что некроманту достался гном.

— Ничего, выберемся отсюда, перекинусь, всех потащу, — пообещала Аэсоннэ, видя изнемогающего инквизитора.

…Выбирались из подземелий они долго, несколько раз устраивая привалы. Преподобный отец-экзекутор по-прежнему твердил о «прорыве Тьмы» и об «исполнении пророчества»; Фесс, однако, слушал вполуха. Он едва мог оторвать взгляд от Рыси-первой, от бессильно свесившихся рук, мотающейся головы; не тронутая тлением, полуэльфийка и впрямь «казалась спящей», как любят говорить сказители.

— Утро наступает, — отдуваясь, заметил Этлау, когдаони наконец очутились на поверхности.

— Какое ещё утро? — вокруг Фесса царила сплошная тьма. Где-то вдалеке полыхали пожары, но так — ночь как ночь.

— Он прав, папа, — Рыся аккуратно опустила свою ношу на камни двора. — Сейчас утро, но рассвет не настаёт. Тьма прорвалась.

Аэсоннэ произнесла всё это с нечеловеческим спокойствием и достоинством — как и положено гордой дочери великого племени драконов.

— Не вижу ничего страшного, — проворчал некромант.

— Не видишь? — зловеще прошипел инквизитор. — А ты глянь повнимательнее, туда, к воротам!

…В толстых стенах Курии испокон веку хоронили её отличившихся слуг. Выдалбливалась неглубокая ниша, замотанное погребальным саваном тело вкатывалось туда и замуровывалось. Поверх водружали мраморную плиту с соответствующей эпитафией; сейчас эти плиты, истёртые ветрами времени, с треском лопались, звонкий дождь мраморных брызг барабанил по гранитным плитам двора; из раскрывающихся могил один за другим выбирались скелеты, таща за собой полуистлевшие грязные тряпки погребальных холстин.