И вновь ты права, Аэсоннэ. Что ж это со мной? Не чувствую простейших вещей, азбучных, как говорится. Конечно, Сущность, мать и исток всей неупокоенности, уже их перехватила. Плохо, но по сравнению со случившимся…

Вокруг Аркина странная темнота растекалась вширь, и весна умирала. Власть брало серое безвременье, сильно и неприятно похожее на вечный сон, который уже не закончится очередным пробуждением. Леса застыли недвижные, облетевшие, и ветер не шевелил нагих ветвей — ветры тоже умерли, всякое движение в воздухе и на земле пресеклось. Реки держались лучше и дольше. Текучая вода вообще одно из надёжных средств от неупокоенности. Одиночный мертвяк может и не перейти простого ручья, если, конечно, это обычный труп, сам выкопавшийся из земли, а не подъятый силой некроманта — иначе зомби Фесса никогда не вошли бы в реку, схватившись в приснопамятном бою с птенцами Салладорца.

…Но сейчас сдавались и реки. Русла застывали, словно в них струилась не лёгкая вода, а тяжёлая глинистая взвесь; поверхность сделалась неправдоподобно ровной, гладкой, словно зеркало, только, в отличие от настоящих зеркал, в этих ничего не отражалось — даже оцепеневших деревьев, что застыли над поражёнными немощью протоками. Хорошо, что деревни опустели, ещё когда армия Фесса только приближалась к Святому городу; некромант от всей души надеялся, что Сущность соберёт здесь невеликую жатву.

А потом в единый миг всё изменилось — Аэсоннэ пробила завесу распространяющегося сумрака. И внизу вновь зазеленело — весна пришла в аркинские пределы, ранняя и дружная. Шёл Месяц Воды, уже наступила его середина, и здесь, на границе Святой Области и Эгеста, снега давно отступили, а чёрные ветви в очередной, бессчётный раз выбросили готовое к бою воинство лопающихся почек, бьющих в небосвод зелёными оголовками.

— Благодать, — выдохнул Этлау. — Словно и нет никакой тебе Тьмы…

— Благодать, — согласился некромант. — Однако… не дает мне покоя эта Атлика.

— Мне тоже, — признался инквизитор. — Но… если она служит, скажем, тому же Салладорцу, то зачем отражать нападение Клешней, пусть даже и такой ценой?

— Другая у неё была миссия, — Фесс старался вспомнить сейчас мельчайшие подробности. — Клешни отбить — так, побочное, но полезное.

— Гм, полезное… тебя, некромант, определить в Разрушители.

— Быть может. Уж слишком настойчиво она мне подсовывала тот трактат.

— Значит, она служила Западной Тьме?

— Едва ли. Клешни ведь тоже с Её руки кормятся.

Инквизитор раздражённо хрустнул пальцами.

— Но она ведь не из магов!

«А кто ж её теперь-то знает, — подумал Фесс. — Не из магов Долины, верно. И… я слишком привык думать, что, кроме нас, второй такой общины чародеев нет и не было. А что, если я ошибаюсь? Если действуют тут, в Эвиале, какие-то ещё сущности, мне неведомые? Может, они и Эвенгара сподвигли на его дела? Мне-то в Ордосе словом не с кем было перемолвиться, а Салладорец — школу создал. Набрал последователей. Написал трактат… стоп, а как он его размножил? Это ж какой труд нужен! Писцы, опытные переписчики… откуда им взяться? Кто тогда был грамотен, кто до такой степени разбирался в рунах, чтобы всё скопировать правильно? Тут ведь штрих на полволоса сдвинешь, как говаривал Парри, и всё, нету заклинания!

Тьма и Свет, как я не замечал этого раньше? Кто же помогал Салладорцу в самом начале?!

Откуда взялись последователи, эти самые птенцы? Он что, выходил на площади и проповедовал? Конечно, Академия — самое свободное место во всём Старом Свете, но такого не потерпел бы ни один ректор. Быть может, к Эвенгару и впрямь отнеслись со снисхождением, всё-таки свой; недаром ведь гонялась-то за ним Инквизиция, а не Белый Совет.