Этот человек выглядел так, что его можно было принять за кого угодно: крестьянина, матроса с торгового судна или служащего портовой таможни.
— Неподходящая погода для путешествий, — заметил генерал совсем по-дружески, как будто они встретились где-нибудь на постоялом дворе.
Он хорошо говорил на хайятском; акцент скорее приправлял его речь, а не коверкал слова.
— На юге в это время всегда льет, — ответил Синдзя на гальтском. — Иногда бывает холодно, но ведь боги не зря придумали шерсть. По-моему, как раз для такого ненастья. Ну, или в насмешку над овцами.
Генерал улыбнулся. Оказалась ли шутка удачной или ему просто было приятно слышать родной язык, Синдзя не понял, однако вежливую мину сохранил. Они оба знали, зачем он пришел, но только генералу было известно, почему Синдзю принимал он сам, а не какой-нибудь командир пониже рангом. Синдзя решил подождать и посмотреть, что из этого выйдет. Баласар Джайс, по-видимому, угадал его намерение. Он кивнул, подошел к столу и налил два кубка чистейшего перегнанного вина из хрустального кувшина. Нет, не вина. Воды.
— Мне доложили, что хай Мати выслал вас из города, — сказал генерал по-гальтски, передавая кубок Синдзе.
Это была неправда. Синдзя сказал, что они просто прибыли из Мати. Наверное, его не так поняли. Он пожал плечами. Обсуждать недоразумения было еще рановато.
— Все верно. Очень уж тихое местечко попалось. Парням наскучило сидеть без дела, вот и побуянили немного. Знаете, как бывает.
Баласар рассмеялся вполголоса. Смех был теплый, и Синдзя вдруг понял, что генерал ему нравится. Баласар кивнул в сторону кушетки, рядом с которой стояла жаровня. Синдзя поклонился и сел, а генерал без лишних церемоний устроился на краю стола.
— Вы расстались миром?
— Город поджигать не стали, если вы об этом.
— Есть у вас какие-то обязательства перед ним? Или вы теперь сами по себе?
На самом деле каждая серебряная монета, которую получил бы Синдзя, перешла бы в казну Мати. Отряд был не свободнее гальтской армии, стоявшей у крепостных стен. Однако в голосе и взгляде генерала проскользнуло что-то такое, от чего Синдзе почудилось, что речь шла совсем не о свободе и преданности.
— Мы служим тому, кто нам платит.
— А если кто-то предложит цену повыше? Без обид, но верность наемника продается и покупается.
— Мы должны довести до конца соглашение, — сказал Синдзя. — Я не первый год в деле и знаю, что бывает с теми, кто меняет союзников посреди боя. Однако не стану врать, парни у меня по большей части зеленые. Сражений повидали маловато.
Другими словами, балбесы не знают, с какой стороны браться за меч. А генерал отмахнулся. Очень интересно! Его не занимает их боевой опыт. Значит, он либо пошлет их впереди войска, чтобы они приняли на себя вражеские копья и стрелы — и эта роль едва ли требует переговоров с генералом, — либо задумал что-то еще, о чем Синдзя пока не догадался.
— Сколько людей в отряде говорит по-гальтски?
— Треть, — соврал Синдзя, придумав число на ходу.
— Они могут мне понадобиться. Насколько они вам верны?
— А сколько верности нужно?
Генерал улыбнулся, но в глазах у него мелькнула грусть. В библиотеке стало тихо. Синдзя чувствовал, что гальт обдумывает какое-то решение, но не мог понять, какое.
— Столько, чтобы пойти против своих. Не в бою, нет. Я хочу сделать из них переводчиков и соглядатаев. А еще хочу, чтобы вы рассказали мне все, что знаете о зимних городах.
Синдзя понимающе улыбнулся, чтобы скрыть лихорадочную скачку мыслей. Джайс не поведет войска на север. Он пойдет на восток, в города Хайема, а за ним — чуть ли не все мужчины Гальта, способные держать в руках меч. |