Золото они не нашли, но под весенним солнцем вершина превратилась в настоящую крепость, где горстка пехоты могла дожить до старости в осаде. Древние строители выбрали отличное место: оно не только возвышалось над обширной территорией, позволяя вести наблюдение, но его, к тому же, легко было защитить. Нападавшие могли подойти только с севера или юга, и в обоих случаях они должны были двигаться по узким тропам. Шарп, обследуя южную тропу, нашёл под валуном проржавевшую стрелу и показал её Кейт, когда она в широкополой соломенной шляпе поднялась на вершину, чтобы посмотреть на башню. Кейт долго вертела стрелу в руках.

— Кажется, это не очень старинное, — заметила она.

— Я думал, что этим, может быть, ранили какого-нибудь мавра.

— Местные все еще охотились с луками и стрелами во время моего дедушки.

— Ваша семья уже жила тогда здесь?

— Сэвиджи поселились в Португалии в 1711 г. — сказала она гордо.

Она пристально смотрела на юго-запад, в направлении Опорто, и Шарп знал, что она надеется увидеть на дороге приближающегося к деревне всадника, но за все прошедшие дни от её мужа не пришло никакого известия. Не приезжали и французы, хотя они должны были видеть, как его люди работают на вершине холма: складывают каменные заграждения через тропы и поднимают по ним бочки с водой, которые спустили в освободившуюся от камней яму. Люди ворчали, что работают, как мулы, но Шарп знал, что лучше для солдата быть усталым, чем праздным. Некоторые, подстрекаемые Вильямсоном, говорили, что это — пустая трата времени, нужно бросить этот холм и разрушенную башню и идти на юг, к армии.

— Каково это, — говорил Вилямсон своим приятелям. — Мы тут горбатимся, а он жену подполковника щекочет!

Если бы Шарп это услышал, он, наверное, согласился бы с этим. Конечно, он не щекотал Кейт, но наслаждался её обществом и убедил себя, что есть приказ или нет, он должен защитить её от французов.

И, хотя не приехали ни французы, ни подполковник, вместо них приехал Мануэль Лопес. Он прискакал на вороном коне, осадив жеребца так круто, что тот встал на дыбы. Девяносто девять из ста наездников были бы сброшены наземь, но Лопес был невозмутим и контролировал ситуацию. Он усмирил коня и усмехнулся, глядя на Шарпа.

— Вы — англичанин, — сказал он по-английски, — И я ненавижу англичан, но не так, как испанцев, а испанцев ненавижу меньше, чем французов.

Он спешился и протянул руку:

— Я — Мануэль Лопес.

— Шарп.

Лопес смотрел на виллу так, словно прикидывал, чем здесь можно поживиться. С выразительным лицом, острым взглядом и быстро вспыхивающей улыбкой, он был на дюйм ниже Шарпа, рост которого составлял шесть футов, но казался крупнее, внушительнее, хотя и не выглядел толстым.

— Если я был испанцем — ночами я благодарю Господа, который не допустил этого! — я назвал бы себя как-нибудь драматически, например, Палач, или Принц Смерти (так звали вожаков партизанских отрядов, которые сильно осложняли жизнь французам), — сказал он. — Но я — скромный португалец, и меня зовут «Школьный Учитель». Я действительно был им. Мне принадлежала школа в Брагансе, где я преподавал неблагодарным маленьким ублюдкам ангийский, латынь, греческий, алгебру, риторику и искусство верховой езды. Я также учил их любить Бога, чтить короля и пукать в лицо испанцам. Теперь, вместо того, чтобы тратить впустую время на дураков, я убиваю французов. — он отвесил Шарпу экстравагантный поклон. — И этим я прославился.

— Я о вас не слышал, — сказал Шарп.