Под песню Заикина кружились по ангару в каком-то дурашливом вальсе Жан и Жак. Фабричные охранники умиленно слушали незнакомую песню и пили пиво, а пьяненький ангарный сторож совсем по-русски, не отрываясь, смотрел на поющего Заикина снизу вверх и заливался хмельными слезами.
Горе горькое по свету шлялося,
И на нас невзначай набрело, —
пел Иван Михайлович.
Ангарный сторож тут и вовсе расплакался, а фабричные охранники снова выпили по большому бокалу. Жан изображал девушку, Жак — кавалера. Танцуя и хохоча, они приблизились к «столу», и Жак незаметно подмигнул Заикину. Заикин показал глазами на свой аэроплан. Жан и Жак перестали дурачиться и подсели к столу. Они налили охранникам и сторожу, прокричали «Виват!», но сами пить не стали.
Как у нас за околицей дальнею
Застрелился чужой человек...
Ангарный сторож уронил голову в закуски, а охранники с трудом и уважением повторили незнакомое для себя слово:
— Че-ло-век...
Удивились и снова повторили:
— Че-ло-век... — и посмотрели друг на друга.
* * *
— Куда подевался Иван Михайлович? — встревоженно спросил Горшков.
— Где Вания? — по-русски спросила де ля Рош.
Мациевич обеспокоенно посмотрел в окно и сказал:
— Скоро должен быть.
* * *
Жан, Жак и Заикин уже выкатывали аэроплан из ангара. Заикин обстоятельно определил направление ветра и тяжело забрался на место пилота. Жан вцепился в хвост аэроплана. Жак крутнул пропеллер, и мотор заработал. Иван Михайлович прибавил обороты двигателя, и Жану стало невмоготу сдерживать аппарат.
— Жак! — закричал он, багровея от натуги.
Жак метнулся к хвосту, ухватил за расчалки. Заикин еще прибавил обороты, обернулся и посмотрел на Жана и Жака. Те что-то кричали ему. Заикин и не понял, и не расслышал. Он глубоко вздохнул, трижды перекрестился и поднял руку вверх. Жан и Жак разом отпустили хвост аэроплана, и аппарат побежал по земле.
Аэроплан бежал все быстрее и быстрее. Заикин сидел в своем креслице, ничем не защищенный, судорожно вцепившись в рукоять управления.
В какой-то момент он плавно и мягко потянул на себя рукоять, и аэроплан оторвался от земли. И по мере того как аэроплан поднимался все выше и выше, лицо Ивана Михайловича менялось. Напряжение спадало. Высота стала уже метров пятьдесят. Заикин уверенно перевел аэроплан в горизонтальный полет и, щурясь от сильного встречного ветра, заорал шальным голосом:
— Что, взяли?! Накося-выкуси! — И кому-то показал здоровенный кукиш.
* * *
Баронесса де ля Рош, Анри Фарман, Бовье выходили из кафе в сопровождении русских офицеров. Танцующая толпа подхватила их, закружила, завертела. И вдруг сквозь разные музыки нескольких оркестриков, сквозь крики и нестройные песни авиаторы услышали стрекот аэропланного мотора.
Фарман первым стал тревожно выбираться из толпы. Клотильда, испуганно глядя вверх, уговаривала какого-то старичка отпустить ее. Но старичок обязательно хотел потанцевать с мадам и не понимал причин ее беспокойства.
А шум мотора все приближался и приближался. Через несколько секунд его услышали все. Оркестрики перестали играть, все задрали головы вверх, и над площадью показался аэроплан. В воздух понеслись восторженные крики, хохот, приветствия.
Анри Фарман наконец выбрался из толпы и с перекошенным от ярости лицом закричал:
— Сволочь! Мерзавец! — И бросился к Мациевичу: — Это ваш негодяй Заикин!
— Ура!!! — закричал поручик Горшков.
Мациевич напряженно смотрел вверх. Де ля Рош судорожно вцепилась в плечо Мациевича, не в силах оторвать глаз от аэроплана. |