– Я знаю дорогу, – флегматически сказал Курумилла.

– Вы, вождь?

– Да.

– Очень хорошо; в таком случае поезжайте со мной; если один из нас останется на дороге, другой сменит его.

– Я знаю дорогу, по которой мы приедем через два часа.

– Поедемте же. Береги ее! – сказал Луи, пожимая руку своему другу.

– Постарайся скорее вернуться с помощью, – прошептал тот, отвечая на его пожатие.

– Я доеду или буду убит, – вскричал молодой человек с жаром.

И, вонзив шпоры в бока своих лошадей, Луи и Курумилла быстро исчезли в облаках пыли. Валентин провожал своего молочного брата взглядом до тех пор, пока тот не скрылся из вида, потом повернулся к Трангуалю Ланеку.

– Пора и нам отправиться в путь! – сказал он.

– Все готово, – отвечал вождь.

– Теперь, – продолжал Валентин, обращаясь к дону Тадео, – наша участь в руках Бога, мы сделали все, что могут сделать люди для того, чтобы избежать рабства или смерти... от Его одной воли зависит наше спасение.

– Валентин, Валентин! – вскричал дон Тадео с чувством. – Вы столько же умны, сколько преданны; Господь не оставит нас.

– Да услышит Он вашу молитву! – сказал грустно молодой человек.

– Мужайся, дочь моя! – сказала Красавица с выражением бесконечной нежности.

– О! Я не боюсь ничего теперь, – отвечала молодая девушка с улыбкой счастья, – разве со мною нет отца моего и... моей матери! – прибавила она с намерением.

Красавица подняла глаза к небу с признательностью. Через десять минут путники выехали из леса и крупной рысью поехали по той же самой дороге, по которой граф и Курумилла скакали во весь опор впереди них.

ГЛАВА LXXXVIII

Скала

Отправляясь в путь, Валентин заботился только о том, как бы избавиться от угрожавшей опасности и вовсе не думал, в состоянии ли будут лошади везти их. Бедные животные, утомленные до крайней степени двухдневной поездкой и ураганом, едва двигались; только посредством шпор можно было заставить их сделать несколько шагов и то они беспрестанно спотыкались.

Наконец после часа безуспешных усилий дон Тадео, лошадь которого, благородное чистокровное животное, исполненное огня и силы, дважды упала, первый заметил Валентину, что невозможно ехать далее.

– Знаю, – отвечал молодой человек, вздыхая, – у бедных животных разбиты ноги, но что делать? Пожертвуем ими, если нужно: дело идет о жизни или о смерти; остановиться – значит погибнуть.

– Поедем же, что бы ни случилось! – отвечал с покорностью дон Тадео.

– Притом, – продолжал молодой человек, – теперь каждая выигранная минута дорога для нас; Луи может на рассвете воротиться с помощью, которой мы ожидаем; если бы наши лошади отдохнули, мы приехали бы в эту же ночь на ферму; но при их настоящем положении нечего об этом и думать; все-таки чем более мы будем продвигаться вперед, тем более будем иметь возможности избегнуть преследования и встречи с нашим врагом. Но извините, дон Тадео, индейский вождь делает мне знак; вероятно, он хочет сообщить мне нечто важное.

Молодой человек оставил дона Тадео и приблизился к ульмену.

– Что вы имеете сказать мне, вождь? – вскричал он.

– Брат мой намерен еще долго ехать?

– Боже мой, вождь, вы делаете мне именно тот же самый вопрос, как и дон Тадео, вопрос, на который я не знаю как отвечать.

– Что думает Великий Вождь?

– Он мне сказал то, что я знаю так же хорошо как и он, то есть, что наши лошади не в силах ехать далее.