Притом же их капитан успел спасти все предметы большей важности.
— Сколько, вы думаете, осталось у него людей?
— От сорока пяти до пятидесяти человек.
— Не более?
— Как раз половина того, что у него было.
— Это правда; уверены ли в том, что донны Розарио нет в этом новом лагере?
— Совершенно уверен; там нет ни одной женщины.
— Однако вы не проникли в лагерь?
— Не мог же я добровольно подвергать себя такой очевидной опасности.
— Как же вы после этого можете быть уверены, что там нет ни одной женщины?
— А вот как: капитан послал нескольких человек прорубить засеку, чтобы сделать таким образом свободный проезд к своему лагерю. Я внезапно овладел одним из этих работников и, приставив нож к горлу, стал допрашивать. Мошенник начал было сопротивляться и спорить, но, когда увидел, что я не шучу, счел более благоразумным повиноваться. Он сознался мне, что индейцы увели всех женщин, и когда я, не поверив этому, сильно уколол его концом своего ножа, он мне сказал: «Посмотрите сами, в нашем лагере нет еще ни одной палатки, где же мы могли бы скрыть женщин, если бы они были с нами?» Замечание было совершенно справедливо, и я был вынужден отпустить его; я даже воздержался от того, чтобы дать ему несколько пинков в дорогу. После того я возвратился прямо к вам с известием, что старому плуту капитану Кильду не удалось захватить добычу. Нет ли у вас каких-нибудь приятных новостей?
— Благодарю вас, Бальюмер, — сказал задумчиво Валентин, — эта весть все-таки приятная; но увы! Что сталось с бедным ребенком в продолжение этой ужасной ночи?
— Она же была не одна, мой друг!
— Я это знаю, ее сопровождала другая молодая девушка, с ней был еще молодой человек, почти ребенок.
— Блю-Девиль утверждает, что этот мальчик необыкновенно храбр, благоразумен, превосходно знает местность и, главное, очень предан донне Розарио.
— Все это я допускаю, мой друг, но все-таки не думаю, чтобы ребенок мог защитить ее.
В это время вошел Кастор.
— Откуда вы идете, мой друг? — спросил его Валентин.
— Я шлялся по окрестностям и думаю, что недаром.
— Объяснитесь же.
— Гуляя по окрестности довольно долго, мне вдруг пришла в голову мысль взойти на возвышение, называемое, не знаю почему, Чертово Седалище, с которого можно обозревать окрестности, насколько хватит глаз.
— Ну что же далее?
— Далее я увидел в ущелье Красного Бизона целый ряд всадников, которые подвигались по четыре в ряд и следовали в строгом военном порядке; это меня сильно обеспокоило. К несчастью, густой туман, покрывавший низменные равнины, поднялся вверх и помешал мне лучше рассмотреть этих людей; но, как мне кажется, это должны быть Сожженные леса; судя по их направлению, они непременно должны были проезжать не более в ста шагах от того места, где мы находимся.
— О, это известие довольно серьезное! — сказал Валентин, нахмурив брови.
Курумилла встал.
— Нечего беспокоиться, — сказал он, — начальник этих всадников называется донна Розарио; пусть мой брат не беспокоится, он скоро все узнает.
— Вы знаете что-нибудь, вождь? — вскричал Валентин с волнением.
— Отчего Курумилла не знает, разве у него глаз нет? Курумилла все знает. Валентин предполагает, что Курумилла оставался бы здесь, если бы ничего не знал? Пусть мой брать не боится Сожженных лесов; скоро он будет очень обрадован.
Тщательно осмотрев свое ружье, Курумилла направился к выходу из пещеры.
— Куда идет брат мой? — спросил Валентин. |