– Приехали медики, они увидели, что я делаю искусственное дыхание и продолжили, потом я ехала в скорой, зная, что ее не спасти. Чарльз был так зол. Он не мог простить меня за то, что я сделала. Да я и сама себя не могла простить. Я подготавливала похороны. Сама ее одевала. Не могла вынести мысль, что кто-то еще будет к ней прикасаться. К ней положила ее любимое одеяльце и маленького плюшевого мишку.

– Я помню, как отстранено смотрела на ее спускающийся в могилу крошечный гробик. Чарльз был в ярости. И не мог даже смотреть на меня. Когда мы вернулись домой, он швырнул в меня бумаги о разводе и сказал подписать. Он не хотел оставаться женатым на женщине, которая так мало заботилась о своем ребенке.

– Я подписала их и ушла. Продолжала идти вперед, не зная куда. Это не имело значения. Все, что для меня имело значение, в моей жизни пропало.

– Пресвятая Дева Мария, – прошептал Сет.

– Этот сукин сын, – гаркнул Диллон. – Этот чертов никчемный сукин сын.

Она вздрогнула от ярости в его голосе и съежилась сильнее, кутаясь в одеяло.

Майкл молчал. Но в его глазах было столько ярости, что Лили пришлось отвернуться. Гнев исходил от него вибрирующими волнами.

– Лили, – начал Сет. Ему пришлось на секунду замолчать, чтобы взять себя в руки. – Лили, дорогая, это не твоя вина. Господь всемогущий, ты не виновата.

– Но я несла за нее ответственность, – прошептала Лили. – Если бы я только не уснула. Если бы я следила за ней. Младенческая смерть – у них это так называется. Но если бы я была там, то смогла бы предотвратить ее. Но я спала, пока моя дочь умирала.

Последние слова вырвались с рыдание, к горлу подкатило горе и вырывалось наружу мучительной волной. По щекам текли слезы.

Сет за руки притянул ее к себе и начал укачивать, держа так крепко, что она не могла дышать из-за рыданий и его объятий.

– Это не твоя вина, детка. Это не твоя вина.

Он качал ее, пока не прекратились всхлипы. Она безвольно лежала на нем, будто у нее кончились силы. Медленно и осторожно он посадил ее спиной к дивану, и ее обнял Диллон.

Диллон легонько взял ее подбородок и приподнял, чтобы она была вынуждена посмотреть на него. В глазах было много горя и гнева.

– Лили, послушай меня, и послушай внимательно. Этот сукин сын, твой бывший муж, – никчемный кусок дерьма. Он должен был помочь тебе. Должен был заботиться о своей дочери так же, как и ты, если не больше, особенно когда ты была так истощена и сломлена. Нет никакого оправдания для него за то, что он отказался от ответственности. Даже если он был президентом всего гребаного мира. Его первая и единственная ответственность – ты и его ребенок. Точка. Никаких оправданий.

– Кроме того, этот сукин сын набрался наглости обвинить тебя – обвинить в смерти Рози – что только доказывает, какой он никчемный кусок дерьма. Детка, ты была на пределе. И просто вздремнула. Я не знаю ни одной женщины, которая бы не спала, в то время как их ребенок спит. Я помню, мама ложилась, когда Кали дремала. Она не стояла на страже у кроватки, наблюдая за ее каждым вздохом. И ты не могла этого сделать. Ты не машина. Тебе должны были помочь. Твой муж, черт возьми, должен был тебя поддерживать. Он чертов трус, и это была его вина, это заставило его наброситься на тебя. Он обвинил тебя, потому что знал, каким мудаком он был.

– Я просто хотела отдохнуть. Недолго. Боже, Диллон, я больше не могла это выносить. Я так устала. Почему она должна была умереть? Почему?

Рубашка Диллона намокла от ее слез, когда он ее обнял.

– Не знаю, детка.