— Это свет благородной души — прошеп­тала Лаура.

— Счастлив тот смертный, кто покорит сердце Сидхе. Даже если ему придется оста­вить тот мир, который ему знаком.

Лаура подняла глаза на Фиону.

— Что вы хотите этим сказать — «если ему придется оставить тот мир, который ему знаком»?

— Сидхе живут в Тир-На-Ног, Земле Вечно Молодых. Тот, кто пересечет границу их царст­ва, навечно остается таким, каким был в тот день, когда покинул мир смертных людей. Но он должен оставаться там, чтобы не чувство­вать холодной руки времени.

Она знала, что Фиона говорит правду, бла­годаря своим снам, где они с Коннором столь­ко лет встречались в зачарованной долине. Са­мая сущность этого места манила ее к себе, обещая защищать ее, лелеять ее целую веч­ность, если только она оставит тот мир, кото­рый знала.

— Правда. — Фиона подняла свой талис­ман и стала всматриваться в золотистый ян­тарь, пылающий огнем в солнечном свете. — Я не думаю, что в легендах говорится все, что нужно знать о Сияющих.

— Как вы думаете, он вернется? — про­шептала Лаура.

— Вряд ли, мисс. Сидхе предпочитают жить среди своего народа, где они свободно могут использовать свой дар, не опасаясь угроз смертных, которые из страха могут убить их.

Холодная рука сжала сердце Лауры, когда она поняла, что больше никогда не увидит лицо Коннора. Он ушел. И винить ей остава­лось только себя.

Она сама заперла себя в клетку, прутья которой выкованы из приличий и скреплены предрассудками. Она держала в руках счастье и сама уничтожила его, расколов, как кри­сталл, брошенный о камень.

Но она все еще сомневалась, что нашла бы в себе смелость войти в царство Коннора, покинуть мир, который был ей известен, даже если бы она не уничтожила возможность жить вместе с ним. Она закрыла глаза, поглощенная воспоминаниями о Конноре. Воспоминания — вот что у нее осталось, вот чего она заслуживала.

Глава 28

Волны бились о грубые скалы утесов Мохе­ра, поднимая в воздух тучи брызг. Коннор стоял на краю утеса, как узник перед прутьями своей клетки. Когда он три недели назад вер­нулся в Эрин, Эйслинг особым заклинанием ограничила свободу его передвижения остро­вом, лишив его возможности пользоваться своим медальоном; он больше не мог открыть врата времени.

Влажный ветер свистел в его волосах, омы­вая лицо соленым запахом моря; холод прони­кал сквозь изумрудную ткань туники. Его лицо и руки зудели от холода, когда он стоял в се­мистах футах над катящимися серыми волна­ми, вперясь взглядом в туман, падающий се­ребряным занавесом с серого неба к еще более серым океанским водам.

За этим серым пространством была Лаура. По крайней мере будет через тысячу лет. Странно — любить женщину, которая еще не родилась. Коннор застыл, почувствовав, что он не один на утесе, и зная, кто нарушил его одиночество еще до того, как были произнесе­ны первые слова.

— Ты ушел далеко от дома, сумрачный воин, — сказала Эйслинг. Ее голос звенел, как колокол, перекрывая грохот прибоя.

Коннор глубоко вздохнул, чувствуя, как со­леный воздух щиплет язык.

— Примерно на тысячу лет.

— Тебе нельзя находиться на холодном воздухе, ведь ты только что поправился. — Она дотронулась до него, положив руку ему на плечо. Ее теплая ладонь согревала его сквозь мягкую ткань туники. — Взгляни на себя — ты даже плаща не надел.

Коннор обернулся к ней. Ветер надувал темно-бордовый капюшон, обрамляющий ее красивое лицо. Она улыбалась, но он видел в ее бледно-голубых глазах отблески беспокойства.