— Хватит! Ты уже высказалась. Если ты находишь это забавным, то у нас явно разное чувство юмора. — Он поднял ее накидку и сильно встряхнул. — Надевай и отправляйся к своему мужу. Не хочу подвергать тебя еще большему риску.

Джинни дошла до опушки, но потом остановилась и обернулась.

— Неужели мы должны так расставаться? Наверно, нам больше не удастся увидеться до твоего возвращения из Джеймстауна.

— Полагаю, будет лучше, если я вообще не вернусь, — холодно сказал он. Она пожала плечами, стерпев обиду.

— Тебе виднее.

— Черт бы тебя взял, Вирджиния, за твое упрямство… А, иди сюда! — Мгновенно преодолев разделявшее их расстояние, он прижал ее к себе. — Я не сдамся, цыганка, предупреждаю тебя, — Он крепко поцеловал ее, и гнев внезапно испарился. — Ты совершенно неуправляема, как и раньше, но я подберу ключик, будь уверена.

При мысли о том, что они расстанутся друзьями, Джинни испытала такое облегчение, что даже не стала возражать, а просто улыбнулась и обняла его.

— Храни тебя Бог, любовь моя.

— И тебя, — ответил он, прикоснувшись к кончику ее носа. — Хочу, чтобы ты кое-что пообещала мне.

— Что? — Она настороженно посмотрела на него.

— Что ты придешь к Харрингтонам, если этот… если твой муж начнет буйствовать. Они не отвернутся от тебя, хотя Роберт и считает, что нельзя вмешиваться в семейную жизнь других.

— Я знаю это. Обещаю тебе, как уже говорила вчера, что такого больше не повторится.

— Не понимаю, что это значит.

— Довольствуйся этим, Алекс. Это обещание, и у тебя никогда не было оснований сомневаться в моем слове.

Ему пришлось смириться, потому что иного выбора просто не было. Он снова поцеловал ее и стоял на поляне еще долго, после того как она ушла, чтобы какой-нибудь случайный путник, повстречавший их обоих, ничего не заподозрил.

Джинни с отвращением смотрела на куски телятины, которые жарила на сковороде. Они ей так нравились раньше, особенно с яйцом, но сейчас у них был какой-то странный запах. Волна тошноты накатила на нее, и она сморщилась. Плюхнув сковороду на стол перед опешившим Питом, она выскочила из дома, чтобы освободить желудок от того, что его так раздражало. Вернувшись на кухню, она с облегчением увидела, что Гилл уже доедает телятину.

— Что с тобой? — спросил он. — У тебя лицо цвета сыворотки.

— Должно быть, съела что-то не то, — коротко ответила она. — Нам нужны дрова. Ты не съездишь за ними на вырубку? Мы можем попросить Тедди наколоть дров, если ты сам не сможешь. — Не прозвучало ли упрека в этих словах? Она уже приготовилась к обвинениям в недоброжелательности.

— Как я могу колоть дрова? — возмутился Гилл. — Мое бедро чертовски болит в такую сырость. Полагаю, ты снова отправляешься в лес?

— Когда я закончу все дела, пойду за травами, — ответила она. — Ведь время от времени они и тебе помогают.

— Хотелось бы мне знать, чем еще ты занимаешься в лесу. Отличное место для распутства.

Рука Джинни сжала ручку сковороды, и тишина стала зловещей. Гилл, посмотрев на нее, словно прочел ее мысли, захохотал и вышел из дома, не оглянувшись. Джинни прижала пальцы к губам, когда ее охватило чувство отвращения к самой себе. Она ничего не могла сделать, чтобы он прекратил высказываться подобным образом. Он ведь уже понял, как задевают ее такие слова. Зная это, он редко упускал возможность поддеть ее, хотя Джинни была убеждена, что он сам не верит в эти обвинения. Но пугало другое — все чаще ее охватывало искушение высказать ему в лицо всю правду.

В последние дни она чувствовала себя такой усталой, ноги были как свинцовые, свойственная ей энергия исчезала еще до того, как Джинни успевала встать.