— Ну и что? Не понимаю, чему вы радуетесь, — откликнулся хмуро полковник.

— Тому, что есть шанс на спасение, — патетически возгласил Щепинский: он, как видно, снова почувствовал себя на подмостках, — есть надежда на успешную реанимацию.

— Такую же, как у этого? — не понял его полковник.

— Нет, полноценное восстановление. Имеются специальные программы, они возвращают к жизни такую рухлядь, что совсем на ладан дышат. А здесь организм здоровый, жизненно важные органы в порядке. Вероятность успеха достаточна высока.

— В случае неудачи… это не помешает диагнозу «инфаркт»?

— В случае неудачи мы будем иметь то, что имеем.

— Значит, ничем не рискуем… Сколько на это уйдет времени?

— Часа два, максимум три.

— Что же, раньше шести нам нашего врача все равно не доставить. Ладно, действуйте.

— Мне понадобятся квалифицированная лаборантка и донор. О, полковник, ведь у вас был второй донор! Он еще здесь?

— Да, в машине.

— Давайте его сюда. Его можно использовать на износ?

— Да, материал неподотчетный.

— Превосходно. Это перст судьбы, полковник, что вы прихватили с собой запасного донора.

Пока полковник руководил удалением из Института трупов и ликвидацией следов разгрома в лаборатории «икс», Щепинский названивал по телефону своим возможным ассистенткам. По иронии обстоятельств и к моей пользе, первая, кого ему удалось извлечь из постели, была Кобыла. Она обещала приехать минут через двадцать, благо тачка стояла у нее под окном. Это был для меня просто подарок: в дополнение к фонограммной, видео- и фотодокументации на стол Порфирия ляжет еще и отчет Кобылы.

Однако наша трудовая ночь неожиданно удлинилась, и, воспользовавшись короткой передышкой в событиях, я отправил Джефа на кухню приготовить нам что-нибудь из еды и, главное, крепкий кофе.

Меня несколько озадачил непредвиденный поворот событий, хотя, собственно, ничего предвиденного в данной ситуации вообще не могло быть. В зависимости от результата затея Щепинского могла и увеличить, и снизить эффективность проводимой нами операции. И еще я подивился легкомыслию Щепинского — воистину авантюрист, прямо-таки нарывается на приключения. Еще неизвестно, как с ним обойдется Чешуйцев, если ему доведется ожить.

Кобыла прикатила мгновенно, выслуживаясь одновременно и перед Щепинским, и передо мной, — она, как и Бугай, усвоила, что любая поставляемая ею информация индивидуально оплачивается зелеными купюрами.

Дальше пошла обычная последовательность процедур: глюкоза и витамины, трансфер-камеры, гипнофон, гипнограммы, включение сетей биотрансляции, биоконтроля, биокоррекции — все это я знал уже наизусть, как работу раз навсегда заведенного механизма.

Первые два часа у них все шло хорошо, если судить по репликам Щепинского. Время от времени он делился с полковником радостью по поводу уничтожения в организме генерала токсинов, реабилитации гемоглобина, а затем и полного восстановления состава крови. Энтузиазм профессора отчасти заразил и полковника, и, когда Щепинский пригласил его посмотреть на экране монитора диаграммы, показывающие, как хорошо идет настройка восстановленной иммунной системы, тот даже высказался в смысле, что от науки в конечном итоге больше пользы, чем вреда, если, разумеется, за учеными как следует присматривать.

А меня начали одолевать сомнения — отнюдь не в продукции Фимы, а в том, все ли копии рабочих программ Щепинского были нами учтены. Вдруг он постоянно носил пару дискет с любимыми гипнограммами в кармане пиджака?

Но вскоре ситуация осложнилась.

— Странно, странно, — недоумевающе бормотал Щепинский.