— И где же он, этот твой круг? — спрашивает Фрейзер Мелвиль и, крутанув ручку, выключает газ.

Бетани роется в ящике стола.

— Да откуда я знаю? Сказано вам — золотое и круглое. И огромное. Вот и напрягите свои мозги. — Отыскав вилку, она принимается уминать дымящуюся массу прямо со сковородки. — Не могу, как жрать хочется.

Нужна спутниковая карта, — говорю я. Через несколько секунд на экране ноутбука возникают снятые из космоса Британские острова. — А теперь ищи.

Шваркнув сковородкой об стол, Бетани садится перед экраном.

— Вот, — говорит она, ткнув грязной вилкой в район на юго-востоке Лондона.

Фрейзер Мелвиль увеличивает изображение.

— Это Ист-Энд, — растерянно произносит он. — Это же…

— Да, — пожимает она плечами, не прекращая есть. — Вот это я и видела. Золотой круг. — Вытирает жирные губы рукавом. — Там нас и поднимут в воздух.

Физик снова увеличивает изображение — еще и еще, пока не отпадают последние сомнения. И как я не догадалась? Именно там проходили Параолимпийские игры. Я смотрела их в реабилитационном центре, через три месяца после моей аварии, в компании других пациентов, попавших туда со свежими травмами. Глядя на поток мчавшихся по дорожке инвалидных кресел, мы все ощущали радостный подъем, не подозревая, какое разочарование нас ждет, когда, промахиваясь раз за разом, мы начнем учиться технике пересаживания с пола в коляску.

Мы назвали это «постпараолимпийским синдромом неадекватности», получив таким образом возможность шутить о грустном — то есть приобрести весьма полезный для психологического выживания навык.

— Там вертолет приземлится без труда, — говорит успевший открыть нужный сайт физик. — В программе только концерт на следующей неделе, а сейчас там пусто.

Верится с трудом, хотя я читала, что после Игр в 2012 году полстадиона разобрали и продали лишние сиденья.

От раздробленных позвонков по спине растекается зудящая волна страха. Легкие сдавило, будто меня ударили в грудь. Какое странное, незнакомое чувство — это яростное желание выжить. К несчастью, запах подгоревших яиц меня все-таки доконал, и я опрометью несусь в ванную, где меня выворачивает — до тех пор, пока из желудка не выходит все содержимое. До тех пор, пока моя голова не начинает вращаться вокруг оси собственной пустоты. К тому моменту, когда я снова обретаю способность дышать, меня затопила тоска — непонятная тоска пополам с отвращением к себе. Откуда она взялась, я не знаю, но почему-то уверена: ее корни уходят в сон про Алекса. Это знание всплыло из таких глубин, что отрицать его невозможно.

Возвращаюсь к остальным. Физик выволакивает через заднюю дверь наши сумки и грузит их в серый «хэтчбэк». Все вокруг выглядит иначе, как будто я не вижу дом, а вспоминаю его, оглядываюсь на эту сцену из далекого будущего. Мое тело пересекает невидимая черта, ниже которой я ничего не чувствую. Выше, в той части, где еще сохранились нервные окончания, словно морская анемона, сжимается какая-то мышца. Я прижимаю ладонь к коже и почти чувствую, как разрастается во мне чужеродное нечто — будто паразит, которому известно больше, чем мне. Существо, обладающее сознанием и волей.

Оно кричит «нет».

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Глава пятнадцатая

В дорожной сутолоке Норфолка мы заурядны, а значит — невидимы: серый «ниссан-гибрид», в котором средних лет мужчина, не превышая дозволенной скорости, по не слишком живописному шоссе везет свое маленькое псевдосемейство в Лондон.