Успокоенная девочка поцеловала мать. Мари, видя, что Камилла так и не прониклась добрыми чувствами к Элоди, несмотря на все ее усилия, решила попытаться снова:

— Хочу, чтобы ты знала еще кое-что, дорогая, — сказала она. — В последнюю войну Элоди, которая очень переживала из-за сына, приехала к нам в Обазин, чтобы узнать о нем. Мы с твоим отцом приняли в своем доме эту жалкую, убитую горем женщину. Даже Нанетт ее пожалела. Поэтому сегодня я радуюсь, что она выходит замуж за этого господина Фирмена Варандо, у которого, думается, есть кое-какие средства. Ему не хотелось доживать свои дни в одиночестве, и он предложил Элоди выйти за него замуж. Теперь она отдохнет, и она это заслужила! Уверяю тебя, она вовсе не плохой человек!

Камилла кивком дала понять, что усвоила урок. Вообще-то судьба Элоди не слишком ее интересовала. Она больше думала о том, что скоро увидится со старшим братом, которого обожала. Только это сейчас имело значение.

— Я так рада, что увижу Поля! — воскликнула она. — С тех пор, как он открыл страховое бюро в Лиможе, он стал так редко приезжать в Обазин!

— Ты права, моя Камилла, но ведь он часто нам пишет! И сегодня нам особенно повезло, ведь приедет и Матильда! Думаю, скоро она выйдет замуж. О, посмотри-ка, кто вышел нас встречать, — Нанетт и малыши!

Растроганные Камилла и Мари обменялись взглядами. В золотистом вечернем свете пожилая женщина в черных, если не считать белоснежного чепца, одеждах, одной рукой державшая за ручку Жана, а второй прижимавшая к своей груди Бертий, представляла собой необычное и вместе с тем волнующее зрелище.

— А вот и вы, мои курочки! — воскликнула Нанетт. — Посмотрели бы вы, как эти двое слушаются свою прабабушку! Ангелы, да и только…

Глава 6 Свадьба в Прессиньяке 

4 июля 1946 года 

На площади в Прессиньяке собралась оживленная и шумливая толпа. Церемония бракосочетания в таких маленьких сельских общинах всегда вызывает живой интерес, а Элоди и ее суженый Фирмен Варандо пригласили на свадьбу добрую половину жителей поселка. Здесь были крестьяне и торговцы с супругами, старики в надвинутых на глаза беретах, опирающиеся на палочки, и весь этот «бомонд» совершенно спокойно соседствовал с персонами куда более значительными — мэром, нотариусом, их женами и детьми.

Мари с некоторым смущением наблюдала за всеобщим оживлением. Она знала большую часть собравшихся, и все же ее не покидало ощущение, что для жителей поселка она стала чужой. Казалось, невидимый барьер теперь отделял ее ото всех этих людей. Она узнала и некоторых своих бывших учениц, но так и не решилась ни к одной из них подойти. И это ее немного огорчало.

«Я слишком нарядно оделась, — упрекала она себя. — Я же говорила Адриану! Эта шляпа из органди, бежевое шелковое платье… Это слишком роскошно! Они-то запомнили меня девчонкой в галошах… И вот я являюсь сюда, разряженная в пух и прах, этакая супруга доктора!»

Эти размышления удерживали ее от участия в общем веселье. Она стояла у подножия памятника погибшим в войне 1914—1918 годов. На постаменте стоял солдат пуалю[4], в руке у него была винтовка, на голове — каска. Возвышаясь над хохочущими, наряженными в яркие одежды жителями поселка, собравшимися здесь в этот летний день 1946 года, он, казалось, со строгим видом наблюдал за ними.

Но не только Мари чувствовала себя не в своей тарелке. Те же ощущения испытывала и Элоди. По правде говоря, в сельской местности нечасто увидишь пару старше пятидесяти, решившуюся предстать перед кюре.