— Верь мне, господин! Дозволь сделать по-моему, своей головой рискую, долго наблюдал, слушал я. Яви милость воину…

— Хорошо, будь по — твоему, — по трезвому размышлению Марзула понял, что почти ничем не рискует. Три — четыре юнца, сложившие головы за благо края отеческого — потеря невеликая, а ежели и впрямь что выгорит, так то слава ему и почёт. Глядишь, и рукоять меча головы войска, в ночи ему пригрезившаяся, ближе станет. — Дружков для дерзкой вылазки сам себе сыщешь. Как вернёшься — доложишься!

— Спасибо, господин! Будет выполнено! — пятясь задом и низко кланяясь, Рахмаил исчез в окружающем кустарнике.

— Ты и ты! — Рахмаил хоть и говорил тихим шёпотом, но голос его звучал столь повелительно, что ни один из юнцов, стоящих перед ним, не смел даже вздохнуть. — Выйдете на поляну первыми. Затем ты, — он ткнул пальцем в грудь худосочного, но жилистого юноши, — тихо, словно тень, заглянешь под полог леса, что узришь, о том мне знаками поведаешь. Далее я покажу, что остальным делать следует. Не дай пращур наш вездесущий Налаахмед услышит, как хоть единая веточка под ногой неуклюжего хрустнет! Смертью умрёт тот от ножа моего праведного, истину познавшего. Вздохнёт кто громко, али ещё чем свой путь выдаст, познает после пение плети моей неудержной. Все всё поняли? Если да, то кивните лишь. — Последнее слово, превратившись в шипение змеи, даже не долетев предназначавшихся для него ушей, потонуло в шорохах леса.

Напуганные подобным напутствием, юнцы молча кивнули.

— Идём! — Рахмаил провёл по лицу ладонью, поминая вездесущего пращура и, осторожно ступая, растворился в глубине леса.

"Они все спят, пятеро… нет, шестеро"… — низкорослый юноша, слегка стушевавшись от своего недогляда, покрылся густыми каплями пота. Его била крупная дрожь от наполнявшего душу страха.

"Вперёд!" — так же молча приказал Рахмаил притаившимся за его спиной недорослям и сам двинулся вслед за ними. Он хотя и надеялся, но всё же не был полностью уверен в своих выводах: кто знает, может враг и впрямь придумал дьявольскую хитрость? А умирать двадцатипятилетний следопыт пока не жаждал.

"Ты, ты и ты — ножи из ножен! Ты и ты — петли врагам на шею! Ты — со мной!" — теперь уж отступать было поздно. Рахмаил, пригнувшись, скользнул к ближайшему противнику и, опустившись на корточки, приставил нож к его обнажённому горлу. Повинуясь его знаку, все остальные сделали то же самое. Двое пока ещё неумело накинули петли на шеи беспечно спящих ратников.

"Бей!" — скомандовал Рахмаил, и сразу несколько ножей погрузились в сразу же запульсировавшие кровью горла росских воинов. — Помогите ему! — одними губами приказал он, показывая рукой на молодого орка, пыжащегося в тщётной попытке затянуть петлю на шее горбоносого воина, отчаянно упиравшегося руками в режущую плоть петлю. Второй душитель со своей жертвой уже справился. Общими усилиями оркам, наконец, удалось удавить горбоносого, затянув на его шее петлю. Теперь в живых оставался лишь высокорослый красавец, с каким-то безумным упорством не замечавший ни топота чужих ног, ни их тяжёлого дыхания, ни хрипа умирающих людей. Сны, окутавшие его беззаботный разум, своей сладостью затмили всё. Тем страшнее и мучительнее было пробуждение. Остро отточенный кинжал Рахмаила, слегка коснувшись шеи, оставил на ней тонкую, сразу же закровоточившую ранку. Грачик ойкнул и приподнял веки. В глаза ему с омерзительной улыбкой глядела смерть.

— Только пикни и умрёшь! — каркающий шёпот державшего кинжал орка прозвучал грохотом погребального колокола. Взгляд теперь уже бывшего десятника испуганно заметался из стороны в сторону.