— Вот наиграется, тогда огонь палить почём зря перестанет.
— Ага, а запах куда девать?
— Так то от пищи сырой, нежареной, несварение у него случается. К завтрему всё и утрясётся.
— Да я до завтра задохнусь или отравлюсь к ядреной матери! — но мой глас вопиющего услышан не был. Меч лишь вжикнул и укрылся в ножнах, не обременяя себя ответом.
— Эй, змей пустоголовый, огнём ещё рыгать будешь? — тот отрицательно покачал головой, но я не желал рисковать. — Знаешь что, суперогнемёт, встань к лесу передом, ко мне задом, и сиди так, не поворачиваясь, доколе я тебе не прикажу обратного, понял?
— Ага, — осклабился Змей и, отвернувшись, рухнул на свою толстую задницу. Я же вернулся к развороченному костерку и продолжил своё так некстати прерванное занятие, время от времени слыша, как за моей спиной ревёт вырывающееся из Змеиных глоток пламя. Правильно я сделал, что приказал ему отвернуться. Горыныч совершенно не мог совладать с ощущением нахлынувшего на него счастья.
— А утречко какое славное! — до меня донёсся заспанный голос отца Клементия. — А воздух, воздух!
— Да уж какое славное… Вонища стоит, хоть святых выноси! — недовольно пробурчал отец Иннокентий, и надо сказать, я ему чуть ли не впервые поверил.
— Что ты говоришь, брат мой, этого не может быть! Правда, мой нос забит и… А впрочем… брат мой, а не ты ли…
— Нет, нет, не я! — поспешно заверил его священник, перепуганный таким хамским предположением. — Дракон, тьфу ты, тоже тварь божия…
…Слов не было.
Мы не торопились. Я решил (воспользовавшись мощью и защитой Горыныча) как следует отдохнуть, прежде чем двигаться дальше. Бесконечные переходы вымотали не только моих спутников, но и меня. По моим расчётам, идти предстояло ещё двое суток, а подойти к "объекту" донельзя вымотанными противоречило моим правилам и здравому смыслу. Сейчас же, пока мои спутники насыщались, я лежал и, закрыв глаза, думал (перекусил — то я раньше них). Во мне боролись два взаимоисключающих решения: первое — взять в провожатые Змея, второе — двигаться тихой сапой. С одной стороны, кто сможет выстоять перед его исполинской мощью? С другой — но ведь срубил же ему бошки приснопамятный Илюша. Значит, врываться во вражеские позиции с криком "бонзай" не стоило, а значит… Да, как ни крути, топать дальше нам следовало втроём. Конечно, отметать Змея Горыныча как авиационную поддержку сухопутных войск я не собирался, но и слишком на него не рассчитывал. Итак, нам предстояло выбраться из этого затянувшегося болотистого распада, преодолеть каменистый хребет, обозначенный на моей карте как Хвост чертовки, спуститься с него и, преодолевая бесконечную череду поросших лесами более низких хребетиков, выйти к Бескрайнему болоту. Там, если верить карте и словам умирающего ратника, "творилось нечто злое и тайное", что именно, ратник не знал, да и меня оно интересовало постольку, поскольку там же должен был томиться в неволе наш друг. А мы своих не бросаем…
Незаметно для себя я вновь погрузился в дрёму. Проснулся я, когда солнце уже было высоко. Змей Горыныч, лёжа на левом боку, оберегал наш сон. Мои спутники, проснувшиеся раньше меня, уже увязывали котомки. Да, как не был велик соблазн перекоротать здесь ещё и ночку, но нужно было двигаться дальше.
— Что, Змей Горынович, прощай! Может ещё и свидимся, а может и сгинем, не повидавшись! — уже водрузив на плечи котомки, произнёс я.
— Что значит свидимся — не свидимся, а моё доброе имя? — обиженно засопел Змей, недовольно поглядывая в мою сторону.
— Твоё доброе имя останется при тебе, — ответил я, не поняв, куда тот клонит. |