— В таком случае спите.

— Я почувствовала себя лучше — оттого только, что поговорила с тобой.

— Иначе и быть не может, если врач — профессионал.

— Ты должен прислать мне громадный счет.

— Пришлю, если не будете меня слушаться. Постарайтесь как следует отдохнуть. Как насчет обеда? Хотите чего-нибудь поесть?

— Если честно, нет, — поморщилась Диана.

— Пару ложек супа? Мясного бульона или чего-нибудь еще? Я поговорю с миссис Неттлбед.

— Нет, скажи Мэри. Она где-то тут. И скажи ей, что остаешься у нас. Пусть отведет тебе комнату.

— Ладно. — Он поднялся. — Я еще загляну к вам попозже.

— Какое отрадное чувство знать, что ты здесь. — Диана нежно и благодарно улыбнулась ему. — Как в старые добрые времена. С тобой все совсем по-другому.

Джереми вышел из ее спальни, прикрыв за собой дверь, и на мгновение остановился в нерешительности: надо найти Мэри Милливей, но откуда лучше начать поиски? Однако в следующую секунду он услышал звуки музыки, и всякая мысль о Мэри вылетела у него из головы. Звуки доносились с конца длинного коридора гостевого крыла. Из комнаты Джудит. Она — здесь, вернулась из Порткерриса. Вероятно, разбирает вещи. И, чтобы не было скучно, поставила пластинку.

Фортепиано, Бах. «Иисусе, утоление жаждущих».

Он прислушался, охваченный сладостными, щемящими воспоминаниями. С поразительной ясностью представил он школьную капеллу во время вечерни: увидел, как в витражах играет золотом летнее солнце; ощутил жесткость неудобных скамей из мореного дуба; услышал, как чистые юные дисканты выводят фразы классического хорала. Он почти чувствовал затхлый бумажный запах ветхих сборников с гимнами.

Немного постояв, Джереми двинулся по толстому ковру коридора, заглушающему звук его шагов. Дверь комнаты Джудит была приоткрыта. Он осторожно отворил ее настежь. Джудит ничего не услышала. На полу стояли чемоданы и сумки, хозяйка, очевидно, торопливо побросала их и, вместо того чтобы разбирать багаж, решила написать письмо — она с сосредоточенным видом сидела за письменным столом, профиль ее, словно картина в раме, четко вырисовывался на фоне открытого окна. На ней было хлопчатобумажное платье — белые цветы по лазурно-голубому полю, медового цвета локон упал вдоль щеки. Сосредоточившаяся на своем деле, совершенно не подозревающая о чужом присутствии, девушка казалась такой беззащитной и была столь прелестна, что Джереми внезапно захотелось, чтобы время остановилось. Чтобы этот миг длился вечно, как застывший кадр киноленты.

Восемнадцать лет — удивительный возраст для девушки, пора перехода от девичества с его неуклюжестью к расцвету женственности. Это все равно как наблюдать за постепенно раскрывающимся тугим бутоном розы, зная, что конечное совершенство цветка еще впереди. Правда, волшебное превращение происходит не со всеми, и Джереми в своей жизни встречал немало школьниц-переростков, плотно сбитых девиц в трикотажных безрукавках, обтягивающих хорошо развитый бюст, в которых женского очарования было не больше, чем в каком-нибудь тренере по регби в дождливый день.