— Хорошо. Занимайся делом, а о ней поговорим завтра. И не серчай. Человек ты хороший, надежный.

— Спасибо, Профессор.

Пейджет кивнул собравшимся, которые к этому времени уже вовсю угощались элем и поданными миссис Райт горячими пирогами, и неслышно удалился.

Примерно через полчаса вернулся Спир, разгоряченный и заметно нервничающий.

— Ты нашел его? — спокойно осведомился Мориарти, уже сидевший к тому времени за столом. Речь шла о Моране.

Спир кивнул.

— Он на Хорсмангер-лейн, ждет суда. Сегодня рано утром его, похоже, доставили в магистрат на Боу-стрит и предъявили обвинение в убийстве. Так что на Хорсмангер-лейн ему оставаться недолго, несколько часов в лучшем случае.

Мориарти нахмурился.

— Ждет суда? — пробормотал он, не ожидая ответа. — Это ведь дает ему некоторые привилегии, не так ли?

— Ему дозволено принимать передачи, еду, напитки, одежду. Там его скорее всего и повесят. Все необходимое у них есть.

— Моран молчать до виселицы не станет, а если заговорит, то нам всем крышка. Надо сделать так, чтобы наш друг полковник покинул сей мир задолго до суда.

Мориарти погрузился в раздумья.

— Фанни Джонс. — Он улыбнулся. — Полковник узнает Фанни Джонс?

— Сомневаюсь. Девушку он видел раз десять, если не меньше, а на лица внимания никогда особенно не обращал, его другое интересовало, что пониже.

— Узнай о ней все, что только можно. И побыстрее. Если эта Фанни и в самом деле такая чистенькая, как все считают, то она может кое-что для нас сделать. Выясни, служила ли она у леди Брэй и за что ее выгнали. Покопайся в ее прошлом.

— На это много времени надобно, Профессор.

— Глубоко не бери. Положись на чутье. Я тебя знаю, Спир, ты уже через пару часов мнение составишь.

Улыбка Мориарти придавала лицу то странное и редкое выражение, которое свидетельствует о крайней степени человеческой развращенности. Нынешние психиатры имеют для него с десяток наименований, но тогда, в 1894-м, Зигмунд Фрейд еще только брел — во мраке, на ощупь — к постижению природы психического расстройства, а такие понятия, как психология преступника или судебная психология, просто-напросто не существовали.

Стремление к власти, желание обладать и распоряжаться — собственностью, жизнью, городами, душами — пришли к Мориарти еще в юности. В десять или одиннадцать лет он уже понимал, что отличается от других.

Воспоминаний об Ирландии не сохранилось, хотя и мать, и старшие братья часто говорили о зеленых полях, ферме, домашнем скоте. Первые его воспоминания касались Ливерпуля, маленького, тихого домика в районе, где жил преимущественно средний класс, и проникавшего в сознание яростного голоса, требовавшего вырваться из плена потертого бархата и мертвых глаз незнакомых людей, глядевших из рам в крошечной гостиной. Рамки эти висели аккуратными радами над комодом вместе с декоративными тарелочками, расписанными голубыми цветочками.

Он улыбнулся про себя — те дни давно ушли, как и те времена, когда его называли Джимом. Три брата с одним именем — Джеймс. Дурацкая прихоть то ли отца, то ли матери. Пока мать играла на рояле в гостиной, Джеймс делал уроки, а Джейми предавался мечтам о войне, смерти и славе. Джим? Джим не мечтал ни о славе, ни вообще о чем-либо. Миг удачи нужно хватать за глотку, использовать его, выжимать из него все, до последней капли, а потому Джим уже в нежном возрасте начал присматриваться, искать источники власти и влияния и довольно быстро обнаружил, что найти их совсем нетрудно. Итак, сначала надо схватить человека, сделать его своим рабом, обрести полный контроль над ним, и это, как он выяснил, было легче, чем могло показаться на первый взгляд.