Между тем граница была захвачена неприятелем. Этот район, простирающийся до Аргонского леса, водворившиеся здесь австрийцы и пруссаки делали для нас столь же опасным, как если бы нам предстояло пересечь Потсдамский или Бранденбургский округ. Так что, хотя прошлые тяготы остались позади, будущее сулило нам по-своему серьезные опасности.

Что поделаешь? Казалось бы, вот уже добрался до места, а выходит, будто только-только тронулся в путь.

В действительности, чтобы очутиться впереди неприятельских аванпостов и лагерей, нам оставалось проделать не более двадцати миль. Но это прямым путем, а насколько увеличится этот путь с обходами!

Может, благоразумнее вернуться во Францию через южную или северную Лотарингию? Но в нашем бедственном положении, когда мы оказались лишены средств передвижения, причем без всякой надежды добыть их, надо было дважды подумать, прежде чем решиться на такой большой крюк.

Проект этот был обсужден господином Жаном, господином де Лоране и мною. Взвесив все «за» и «против», мы отвергли его, и, по-моему, вполне правильно.

Было восемь часов вечера, когда мы достигли границы.

Перед нами раскинулись огромные леса, идти через которые в темноте нельзя без риска.

Мы, поразмыслив, сделали привал, решив отдохнуть до утра. Дождя на этих возвышенных плато не было, но холод начала сентября давал себя знать.

Развести костер было бы слишком неосторожно для беглецов, стремящихся проскользнуть незамеченными. Так что мы расположились как можно теснее под низкими ветвями бука. Разложили на коленях провизию, вынутую мною из повозки: хлеб, холодное мясо, сыр. К чистой ключевой воде добавляли несколько капель шнапса. Затем, оставив господина де Лоране, госпожу Келлер, барышню Марту и сестру отдыхать, мы с господином Жаном встали на стражу в десяти шагах от них.

Погрузившись в свои думы, господин Жан некоторое время не произносил ни слова, а я не нарушал его молчания. Вдруг он за говорил:

— Выслушайте меня, мой славный Наталис, и никогда не забывайте того, что я вам сейчас скажу. Никому из нас не известно, что с нами может случиться, особенно со мной. Я могу оказаться вынужденным бежать… Итак, нужно, чтобы моя мать не покидала вас. Бедная, она совсем выбилась из сил, и, если мне придется расстаться с вами, я больше не хочу, чтобы мать следовала за мной. Вы видите, в каком она состоянии, несмотря на всю свою энергию и отвагу. Я поручаю ее вам, Наталис, как поручаю вам и Марту — то есть все, что у меня есть самого дорогого на свете!

— Положитесь на меня, господин Жан, — ответил я. — Надеюсь, нас уже ничто больше не разлучит!.. Однако, если это случится, я сделаю все, что вы вправе ожидать от глубоко преданного вам человека!

Господин Жан пожал мне руку.

— Наталис, если меня схватят, — продолжил он, — то я нисколько не заблуждаюсь относительно своей судьбы. Вспомните тогда, что моя мать больше не должна возвращаться в Пруссию. До замужества она была француженкой. Потеряв мужа и сына, она должна кончить свою жизнь в той стране, в которой родилась.

— Вы сказали — она была француженкой, господин Жан? Скажите лучше, что она никогда не переставала быть ею в наших глазах.

— Пусть так, Наталис! Вы увезете ее в свою Пикардию, которой я никогда не видел и которую так хотел бы увидеть! Будем надеяться, что моя мать найдет под конец жизни если не счастье, то, по крайней мере, спокойствие и отдых, которых она вполне заслуживает! Бедняжка, сколько ей еще придется выстрадать!

А сам господин Жан! Разве сам он перенес мало страданий?

— Ах эта Франция! — продолжал он.