Я так и вижу его перед собой. Он стоял у очага. И ждал… Чего он ждал?.. Чтобы всякий путь к побегу был отрезан?.. Но если он станет пленником австрийцев, пруссаки вполне смогут потребовать его выдачи, а для него это означало бы смерть!..

Госпожа Келлер приподнялась на постели.

— Жан, — промолвила она, — беги… беги сию же минуту!

— Без тебя, мама?

— Да, я так хочу!

— Бегите, Жан, — сказала барышня Марта. — Ваша мать — это и моя тоже!.. Мы не покинем ее!

— Марта!

— Да, я тоже так хочу!

Ему оставалось только подчиниться воле обеих женщин. А шум на улице усиливался. Голова колонны уже рассыпалась по деревне. Скоро австрийцы займут и дом Ганса Штенгера.

Господин Жан обнял мать, в последний раз поцеловал невесту и исчез.

И тут я услышал, что госпожа Келлер шепчет:

— Мой сын! Мой сын!.. Один… в краю, которого совсем не знает… Наталис…

— Наталис!.. — просяще повторила и барышня Марта, показывая мне глазами на дверь.

Я понял, чего ждут от меня эти несчастные женщины.

— Прощайте! — воскликнул я. И через минуту я уже был за деревней.

Глава XXI

Расстаться после трех недель совместного путешествия, которое могло бы прекрасно окончиться, если бы нам немного повезло! Расстаться, когда через несколько миль мы все были бы спасены! Расстаться — со страхом никогда больше не увидеться!

А эти женщины, оставленные в крестьянском доме среди занятой неприятелем деревни, имевшие своим защитником лишь семидесятилетнего старца!

Поистине, не следовало ли мне остаться подле них?.. Однако, вспомнив о беглеце, бросившемся в этот страшный, неведомый ему Аргонский лес, мог ли я колебаться — догонять ли мне господина Жана, которому я был бы так полезен? Что касается господина де Лоране и его спутниц, то тут речь шла об угрозе только для их свободы — по крайней мере, я так надеялся. Тогда как для Жана Келлера речь шла о жизни или смерти.

Кстати сказать, вот что произошло и почему эта деревня была занята 16 сентября неприятелем.

Выше было сказано, что из пяти проходов Аргонского леса только один, Лакруа-о-Буа, остался незанятым французами.

Однако, чтобы оградить себя от возможного сюрприза, Дюмурье послал к входу в это ущелье, близ Лонгве, своего полковника с двумя эскадронами кавалерии и двумя батальонами пехоты. Место это было слишком далеко от Лакруа-о-Буа, чтобы Ганс Штенгер мог знать о таком обстоятельстве. Впрочем, убеждение, что войска приверженцев Империи не решатся воспользоваться этим проходом, было столь велико, что никаких мер для его защиты принято не было. Ни окопов, ни заграждений! Да и сам полковник, уверенный, что на этой высоте ничто Аргоне не угрожает, даже попросил отослать часть своих войск обратно в штаб-квартиру, на что получил согласие.

Тогда-то более осведомленные австрийцы послали сюда разведку. Отсюда и появление здесь, в Лакруа-о-Буа, кучки немецких лазутчиков, а затем и занятие ущелья. Вот каким образом, вследствие ошибочных расчетов Дюмурье, союзникам была открыта дорога на Францию.

Как только Брауншвейг узнал, что проход Лакруа-о-Буа свободен, он тотчас отдал приказ занять его. И это случилось в тот самый момент, когда он, не желая вступать на равнины Шампани, готовился подняться к Седану, имея в виду обойти Аргону с севера. С занятием Лакруа-о-Буа положение изменилось, и он мог, хотя, конечно, не без труда, пройти через это ущелье. Для этой цели им была отправлена колонна австрийцев — вместе с французскими эмигрантами под командованием принца де Линя.

Застигнутый врасплох французский полковник вынужден был отступить к Гран-Пре.