В ярком лунном свете пейзаж засиял серебром, однако объективы ноктовизора автоматически подстроились к изменившимся условиям освещенности. Теперь Симонов мог разглядеть сам проход, а точнее то, что являлось проходом до того, как менее пяти лет тому назад возник Печорский Проект.

Здесь, на восточной стороне ущелья, один из притоков Северной Сосьвы, впадающей в районе Березова в Обь, пробил русло в горном отроге. На западной стороне ущелье рассекало горную седловину. Образовавшийся проход шел более или менее параллельно Каме и проходящей в двухстах пятидесяти милях к югу железной дороге Киров – Свердловск с областным центром – Пермью.

В течение сорока лет, предшествовавших появлению этого Проекта, проход использовали в основном лесорубы, охотники и старатели; через него в обе стороны доставлялись кое‑какие товары и продовольствие. В те времена прямой путь приходилось буквально прогрызать в скальном грунте, и до недавней поры он так и оставался прямым и узким проходом через горный хребет. С возникновением Печорского Проекта, однако, ситуация изменилась.

С постройкой западной железнодорожной ветки до Серинской и участка железной дороги Ухта – Воркута проход потерял свое прежнее значение и стал использоваться лишь немногочисленными местными жителями, чьи судьбы мало что значили в масштабах страны. Жителей этих попросту переселили. Произошло это четыре с половиной года назад. Тогда, с размахом, присущим предприятиям сверхдержавы, проход был спрямлен, расширен и снабжен дорогой с металлическим покрытием. Дорога эта не предназначалась для общественного использования. Более того – пользование проходом было строго запрещено.

В целом, завершение проекта заняло три года, в течение которых советские спецслужбы аккуратно поставляли дозированную дезинформацию, касающуюся “реконструкции и расширения Уральского тракта”. Эта официальная версия должна была помешать установлению истинной картины происходящего на основе спутниковых наблюдений. Для того, чтобы Проект выглядел совершенно невинно, в этих местах проложили нефте– и газопроводы, связавшие Ухтинское и Обское месторождения. Что было невозможно скрыть и чему не удалось придать невинный характер, так это созданию плотин, переброскам огромных количеств строительной техники, созданию мощного свинцового щита, покрывшего бывшее русло реки, и, что, видимо, самое важное – постепенному превращению этого района в зону сосредоточения военных соединений. Не могли остаться незамеченными и огромные объемы взрывных, земляных и туннельных работ, перемещение тысяч тонн скальных пород, частично вывозившихся на грузовиках, а частично – сбрасываемых в соседние ущелья. Была отмечена и установка больших количеств сложного электрооборудования и какой‑то аппаратуры.

Сведения эти, полученные, в основном, из космоса, интриговали и прямо‑таки будоражили западные разведслужбы. Как всегда, Советы не облегчали им жизнь. Что бы они там ни затевали, происходило это в почти недоступных местах, в ущелье трехсотметровой глубины – это означало, что для получения хоть каких‑то разведдянных спутник должен был оказаться практически в зените над местом событий.

Запад терялся в догадках. Существовало множество версий происходящего. Возможно, русские вели какие‑то секретные горные работы. Возможно, они нашли на Урале залежи богатых ураном руд. С другой стороны, они могли заниматься созданием каких‑то ядерных устройств, упрятав экспериментальные установки в толщу гор. А может быть, они готовились испытать что‑то совершенно новое, принципиально отличающееся от всего, что известно? Так уж случилось, – когда это действительно случилось, – что правы оказались сторонники последней версии.

... И вновь внимание Михаила Симонова привлекли рядом текущие события – на этот раз низкий рев дизельных двигателей тягачей, гулко отдававшийся в ущелье, заглушавший тонкое подвывание ветра.