Один за другим мужчины вставали из-за стола и приветствовали его. Закаленные междоусобицами и тяжелой жизнью, облаченные в стеганые шерстяные куртки и изношенные кожаные сапоги, они по очереди пожимали ему руку, оделяя своим доверием — просто потому, что он был Брансон. Никаких иных причин им не требовалось.

Последним поднялся узкоплечий воин, до того сидевший к нему спиной. Когда он повернулся лицом, Джон изумленно понял, что перед ним женщина.

В ее карих глазах не было той теплоты, с которой на него смотрели ее товарищи.

— Это Кейт, — сказал Роб. — А это ее люди, — прибавил он, будто это обстоятельство было таким же обыденным, как цветение вереска.

Она была высокая, худощавая, светловолосая, как тот кареглазый викинг, от которого по легенде произошли Брансоны. Острый нос, упрямый подбородок, запавшие будто от недоедания щеки — ни в ее лице, ни в теле не было и намека на женственность.

Женщина, которая отказывалась быть женщиной. Как ему вести себя с таким существом?

Он протянул ладонь для рукопожатия, но она отказалась принять его руку и ограничилась коротким кивком. Он тоже кивнул, чувствуя себя задетым. Его рука неловко повисла вдоль тела. Потом его взгляд оторвался от ее глаз и невольно проследовал ниже, к грудям и бедрам. Он не нашел плавных линий. Сплошные острые углы. Мужчину этим не завлечь.

И, судя по всему, никто и не пытался.

— Вы тоже из Брансонов? — спросил он. Наверное, это какая-то давно забытая кузина.

Вздернув подбородок, она отрицательно тряхнула своими коротко остриженными волосами.

— Я Гилнок.

Гилноки приходились им дальними родственниками и вели свое происхождение от того же свирепого кареглазого норманна, что и Брансоны. То была единственная семья в приграничье, которая отличалась еще большей неспособностью прощать, чем его собственная.

— Теперь она живет под нашей крышей, — сказал Роб. Под защитой Брансонов. Словно какая-то сирота.

Быстрым жестом она распустила своих людей и подошла к Робу и Джону.

— Нам надо поговорить, Роб. — Тембр ее голоса удивил Джона, оказавшись более проникновенным и низким, более бархатистым, чем он ожидал. Будто она делилась секретами в ночной темноте. — Твой отец умер, не выполнив своего обещания. Что будет дальше?

— Он был не вашим отцом, — заметил Джон, гадая, о каком обещании идет речь. В ней было больше от Брансонов, чем в нем самом, словно она нацепила мужское платье, чтобы узурпировать его место.

— Он был моим вождем, — ответила она, не сводя взгляда с нового вождя клана. — И поклялся защищать мою семью.

— Брансоны дали тебе обещание, — сказал Роб с едва различимым гневом в голосе. — Оно будет выполнено.

В приграничье клятвы оставались в силе даже после смерти. При дворе их могли нарушить еще до обеда.

— Когда? — спросила она.

— После похорон, — ответил Роб. — До тех пор твое дело потерпит. — Он выразительно посмотрел на Джона. — Как и все прочие.

Перехватив его взгляд, Кейт повернулась к Джону.

— Вы приехали не из-за его смерти? — В ее оценивающем, готовом к осуждению взоре не было того тепла, которое он привык наблюдать в женских глазах. Она была холодна и сурова, совсем как его брат.

Роб мог сколько угодно требовать отложить разговор, но король, в отличие от его отца, был жив. И не отличался терпением.

— Я привез послание от короля.

— Ты хотел сказать, от его дядюшек, от его матери или же от его отчима? — Роб явно не горел желанием его слушать. Как и Кейт Гилнок.