- Ты, конечно, можешь его догнать и представиться по всей форме. Ему будет приятно, - заявил Коля, с удовольствием оглядывая отъезжающую машину. - Ладно. Иди ко мне и звони. Что там у тебя в академии? Труп?

- Сплюнь, дурак. Я с работы позвоню. И ты, если что...

- Если что, - Коля многозначительно ухмыльнулся. - Ушел твой поезд, Димыч, насовсем. Как там в театре - а дальше - тишина. Вот так и у нас. Пусть будет тихо.

Тошкин поплелся по тротуару, чувствуя себя совершенно разбитым. Кто он такой, в конце концов, этот Чаплинский. И почему так звездит, что днем ярко? Обидное это вообще дело, когда рядом люди твоего же возраста пробиваются в люди, а ты только прислушиваешься к внутреннему голосу, который все время орет - надрывается: "Грязь - не ходи". Но время ещё есть и если выкинуть фортель по образу и подобию... То все только ухмыльнутся в ответ. У нас теперь демократия, а у правдолюбов по-прежнему паранойя. Только вот с медициной проблемы и лечиться приходиться амбулаторно. А стало быть - бесславно.

- Следователь городской прокуратуры Тошкин беспокоит, - сказал он в трубку, едва добрался до ближайшего работающего автомата. - Что со взрывом? Отменили?

- Все в порядке. В принципе.

- А без принципа? - замер Тошкин, отчетливо понимая, что Надя и спички - явления суть несовместимые, особенно если оставить их вдвоем без присмотра. - Пожар? Непогашенная сигарета? Трупы? Докладывайте по форме.

- Откуда вы знаете? - зазвенел голосок, принадлежащий существу неопределенного пола.

Тошкин медленно обуглился. Разумеется, душой. И приготовился к самому худшему - к знакомству с очередной маминой протеже. Вдруг как - то отчетливо осозналось, прозвучало: он любит Надю, потому что она не любила его. То есть - не хотела замуж. Образ страдальца избавлял от мучительной роли импотента - холостяка, в которую загнали его жизненные обстоятельства. По всему выходило, что Тошкинский эгоизм оказался причиной гибели самого дорогого после родителей человека на свете.

- Что? - хрипло спросил Тошкин и зажмурил глаза.

- Пожар. Без трупов. Вроде бы. Местного значения. На третьем этаже. По нашим сведениям, все были эвакуированы за полчаса до происшествия.

- Почему неуверенны?

- Да вроде тени какие-то мелькали. Говорят. Но пока борются со стихией - никто не замечен.

- Ладно, работайте, - Дима повесил трубку и медленно пошел к остановке. Осенний воздух мягко окутывал следователя томными мыслями о бренности всего земного. Девицы из "Плейбоя" напоминали, что жизнь - ничего себе штука. А так, как говорили ныне блатные и приблатненные - по жизни хотелось к Наде. В крайнем случае, он готов был даже получить по морде. За равнодушие и непрофессионализм, проявленный при встрече с подозреваемым. Или кем? Или жертвой?

"Тебе будет лучше, если ты встретишься со мной как можно скорее". Тебе будет лучше - это угроза? Предупреждение? Забота? Шантаж? Или так - развод заграничных лохов? Тогда почему без фамилии, телефона, адреса? Ладно, разберемся. Если будет нужда.

Подошел автобус. Полный, грозный и готовый выплюнуть остаток человеческого материала на грязный асфальт. Держи карман шире - Тошкин ловко взобрался на подножку и мягко раздвигая плечами пассажиров, вырулил к окну.

"Домой, быстрее домой. Быстрее домой, - напевал чукотскую песню о родном кабинете Тошкин и удивился знакомой машине, что одиноко торчала у Григорьевского кладбища: "Ишь ты, сентиментальные какие. Без репортеров обошлись. На встрече с папой." Неприязнь к Чаплинскому вдруг сменилась глубокой обидой - если из-за него взорвали Надю, то лучше его прямо здесь и посадить. Прыщ на ровном месте. Ревизор. Привет ему из Тель-Авива.

Уже из своего кабинета, немного успокоенный, Тошкин позвонил Наде. Молчание было ему ответом. Но по сводке - жертв пожара не было. Оставалось надеяться, что Надя не слилась с пламенем и не улетела в дальние края, как Мавка - Василиса.