Всему этому он противопоставлял долг и строгость: два слившиеся воедино понятия стали для него едва ли не навязчивой идеей. Долг и строгость — против легко раздаваемых удостоверений о честности и добропорядочности. И даже против ума, который Джакомо считал весьма редким товаром.
— Привет, синьор Строгость, — произнес кто-то рядом.
Джакомо, узнав голос, обернулся, попытавшись стереть с лица презрительную усмешку и заменить ее сердечной улыбкой:
— Чао, Яирам. Я думал, ты отдыхаешь в уединении своей комнаты. А оказывается, ты здесь.
— Я знал, что встречу тебя.
В знак взаимного расположения они тронули друг друга повыше локтя.
Яирам Винчипане был сверстником Джакомо, и с первого взгляда было понятно, что оба они принадлежат к одному типу людей. С одним лишь внешним отличием: волосы у Джакомо были светлые и гладкие, а у Яирама — черные и вьющиеся.
Несколько мгновений молодые люди смотрели друг на друга, забыв обо всем вокруг. Наконец Яирам сказал:
— Я долго наблюдал за тобой, пока ты рассматривал гостей.
— Вот как?
— Да, синьор Строгость.
— Прекрати называть меня так. — В словах юноши не было ни упрека, ни раздражения, разве что легкий оттенок удовлетворения.
— Как хочешь, Джакомо Риччи. Но все равно, будь твой взгляд тепловым лучом, вокруг нас оказались бы горы обугленных тел.
Они посмеялись.
— И ведь это не назовешь ненавистью, которой я не разделяю, — продолжал Яирам. — Это презрение, чистое презрение. Именно этой твоей черте я больше всего завидую.
— Но ведь и у тебя презрения вдоволь.
— Я еще только начинающий.
— Постарайся и быстро научишься. В объектах у тебя не будет недостатка.
Яирам покачал головой и проницательно взглянул на друга:
— Избранными не становятся.
Джакомо изменил тон:
— Продолжайте, синьор Винчипане. Скажите мне, как избежать повсеместных засад, расставленных посредственностью.
Собеседник принял вид школьника, припоминающего урок:
— Достаточно нескольких уловок, чтобы в повседневной жизни избегать таких ловушек.
Джакомо подыграл ему:
— Ну так чего вы ждете, синьор Винчипане? У вас ровно шестьдесят секунд. Каждая лишняя секунда будет засчитываться в минус и скажется на конечной оценке.
— Это не так уж трудно. Можно уйти от темы разговора или сменить ее, а еще лучше — отправиться другой дорогой или же обойти, не поздороваться и не ответить на приветствие, притворившись рассеянным или задумчивым, сделать вид, будто слушаю, и даже обещать, но неизвестно что. Мои мысли при этом бродят в другом месте, так сказать, дышат чистым воздухом. — Мнимый школьник перевел дыхание. — Я хорошо выучил ваш урок, профессор? Думаю, я заслуживаю похвалы и даже воображаемой шоколадки.
Джакомо улыбнулся, но Яирам неожиданно изменился в лице и сделался серьезным. Он повернулся в сторону гостиной, где с приближением полуночи веселье все возрастало, и, никого не видя, продолжал, медленно выговаривая слова:
— И вот, делая выводы из сказанного мной, я торжественно беру на себя обязанность всеми силами стремиться к тому, чтобы порядок, исходящий от качества, взял верх над неопределенностью, а значит, и над несправедливостью. Я буду бороться за то, чтобы иерархия заслуг восстановила честность и плодотворное неравенство между теми, кто знает и не знает, между теми, кто существует и не существует.
Прикосновение к руке Яирама, похоже, вернуло его к действительности. Джакомо смотрел на него чрезвычайно внимательно. Яирам продолжал:
— Это ведь твои мысли, не так ли? Согласись, синьор Строгость, признайся, я сумел прочесть твои мысли. |