-  А когда убивают вместе с грешниками и праведников? - спросил Олег.

    Томас ответил с достоинством:

    -  Господь не дурак, разберется, кто свой, а кто чужак.

    Отшельник нахмурился, что-то вспоминая, хмыкнул.

    -  Все верно, он же целиком сжег Содом и Гоморру, хотя там не все были... неправильные. Не чикался, а взял и сжег, молодец. Лес рубят - щепки летят.

    Томас нахмурился, показалось кощунственным, что язычник так это снисходительно одобряет действия Господа, словно бы покровительственно похлопывает по плечу, а то Господь ждет не дождется, что же этот дикарь скажет: вдруг да не сочтет его поступок правильным, какой ужас, как жить?

    Олег привстал в стременах, Лилит попыталась дернуть его вниз, но отшельник остался недвижим, как высеченная из камня вместе с конем глыба, всмотрелся внимательно.

    -  Хорошо бы, - сказал он неожиданно, - маленький отдых...

    Томас удивился:

    -  Вон за той рощей уже мой родовой замок! Там и отдохнешь, служанки тебя еще помнят.

    Он покосился на Лилит, прикусил язык. С демоницей вряд ли проклятому язычнику, гореть ему в огне, будет время для служанок.

    Олег хмурился.

    -  Да что-то не по себе. Такое ощущение, что подобное уже было. Приедем, а там все разграблено, дядя и отец в темнице, Пенелопа ткет саван, а...

    Голос Яры был тих, но проник в их неспешный разговор, как острое лезвие мизерикордии:

    -  А кто эта Пену... пены... лоппа?

    -  Да это я так, - сказал Олег, защищаясь, - припомнилось некстати. Томас ее не знает.

    -  А она его?

    Лилит хихикнула в ухо Олегу. Олег задумчиво посмотрел на Томаса, словно колеблясь, сказать правду или прикрыть друга, наконец ответил с некоторым сомнением:

    -  И она... гм... тоже. Как следует. Я говорю, не нарваться бы. Лучше отдохнуть под вон тем деревом, обдумать положеньице.

    Томас метнул злой взгляд, в самом деле язычник умничает некстати, Яра не понимает аллегорий, как любая женщина, к тому же красивая, а значит, вообще ничего не понимает, такую только в королевы или по меньшей мере в благородные хозяйки древнего замка. Она еще припомнит ему эту Пенелопу, хотя язычник брякает, не думая, что брякает, это у него мысль так зигзагами, как слепоглухая змея, хотя он наверняка думает, что его мысль подобна все освещающей молнии.

    Он повертел головой из стороны в сторону, металл доспехов поскрипывал мягко и успокаивающе, словно сонный жук-дровосек грыз дерево, наконец, рука в латной рукавице указала перстом в сторону.

    -  Под вон тем золотым грабом, благословленным деревом, и отдохнем. И помыслим, что делать дальше.

    Олег кивнул, но уточнил:

    -  Под ясенем тень гуще.

    Рыцарь отшатнулся так, что железо звякнуло и заскрежетало, будто он вместе с конем катился по ступенькам с башни Давида.

    -  Ты что? Это же проклятое дерево!

    -  Разве? - удивился калика. Он с сомнением оглядел приближающийся здоровенный ясень, высокий и раскидистый, с могучей листвой. - По мне, так твой граб заморыш дальше некуда.

    Томас потряс дланями, словно Аарон, призывающий небо в свидетели. В синих глазах полыхнул гнев, желваки вздулись и застыли, крупные и рифленые.

    -  Сэр калика! Этот проклятый ясень - единственный, кто не поклонился Пресвятой Деве, когда шла через лес и смотрела, куда бы зацепить люльку с младенцем.