Ага, внутрь меня он звать не собирается.

— Тебе чего? — спросил он раздраженно. — Еще позже не мог припереться?

На нем был клетчатый халат и тапки на босу ногу.

— У мамы рак, — сказал я как можно громче, и женщина в бигудях, несущая кастрюлю из общей кухни и проходящая мимо меня, сбавила шаг, прислушалась. — Я пришел просить денег, которые мы копили на телек, и ты их вынес…

Отец в долю секунды распахнул дверь, затащил меня в квартиру, схватил за грудки и прижал к стенке, закрыв обзор. Где была Мыша и что она делала, я не видел.

— Рома! — воскликнула она.

Отец приблизил свое лицо к моему и прошипел, обдав запахом алкоголя:

— Доигрался, да? Шуточки это, по-твоему?

Я уставился ему в глаза. Что за бред он несет?

— Отпусти. Что за кипеш?

Отец раздул ноздри, разжал кулаки. Я поправил рубашку, скосил взгляд на Анечку, сидящую на стуле, закинув ногу за ногу. В ее бокале было недопитое красное вино, на столе стояла бутылка.

— Что случилось, Рома? — спросила она.

Отец так и нависал надо мной, катал желваки, сжимал и разжимал кулаки. Я приподнял руки — на случай, если понадобится отражать удары, чуть сместился.

— У мамы диагностировали рак на начальной стадии, и теперь нужны деньги на лечение. Мы копили на телек…

— Заткнись, — рыкнул отец, и я замолчал.

Ясно, оно все еще старается выглядеть для Анечки героем. Если это поможет мне получить назад наши деньги, что ж, поиграем в мышку и молчаливую рыбку-меня.

— На лечение надо сорок тысяч, — косясь на него, сказал я и чуть улыбнулся — отец злобно отвернулся.

Да он боится свою мышку! Ладно, не дрейфь, не скажу, как ты с нами поступил. Я еще сместился, спрятавшись за него — чтобы Анечка не видела, как я провел по губам, показывая, что застегиваю рот на молнию. Отца отпустило, но недовольство все равно осталось. Наверное, он уже включил наши деньги в бюджет, а тут такое! Что ж, иногда, чтобы казаться благородным, нужно платить. Если быть, а не казаться, то и платить не надо, но он это вряд ли поймет.

— Сорок?! — напрягся отец.

— Семь я заработал, так что тридцать три. Причем нужно срочно, я с бабушкой собираюсь за лекарствами в Москву — здесь ничего нет. И, если ты поможешь, мы будем очень благодарны.

«Тебе не выгодно, чтобы мы стали сиротами, — вертелось на языке. — Всю семейную идиллию тебе сломаем».

— Есть только восемнадцать, — проворчал он. — Больше нет.

— Значит, пятнадцать отдашь потом, — настаивал я, и он взбесился.

— Потом… Что мне их тебе, нарисовать?

Понятно: потратил. Вон у Анечки халатик какой милый, шелковый. А вон наш телевизор «Янтарь» на табуретке, вышитым полотенцем накрыт, как праздничный покойничек. Челюсти сжались сами собой. У нас мама тяжело больна, а он тут бухает с новой женой, жизни радуется. Следом сжались кулаки. Как дал бы ему в сытую рожу!

— Павлик, да? — уточнила Лялина. — Будешь печенье? Я могу чаю сделать.

Мне вина бы, а еще лучше — вискаря. Или бутылку коньяка высосать в одно лицо — слишком богатым на неприятности был день. Но о спиртном пока стоит забыть.

— Спасибо, я только что от бабушки, и не голоден. — Я изо всех сил постарался убрать из голоса злость; похоже, получилось.