Снаряд разорвался близко — аж земля дернулась, зазвенели выбитые стекла, и из перекрестка выкатил танк под красным флагом. Я протер глаза. Нет, это не Великая Отечественная, танк современный, Т-72! Следом за ним выбежали люди с автоматами — кто в камуфле, кто по гражданке.

Я отступил к перевернутым мусорным контейнерам, посеченным осколками, присел за кучей мусора, понимая, что здесь разорвалась граната, вон, у стены труп.

— Федерасты, — прошипел бородач и сплюнул под ноги.

«А вы кто такие?» — вертелось на языке. Танк исчез из вида и бахнул совсем неподалеку — уши заложило. Видимо, за этим танком охотились, и в пятиэтажку напротив прилетело, она загорелась и частично обрушилась, заорали люди, повалил черный дым.

Это что, вероятное развитие событий, если бы толпа схлестнулась с толпой, и в регионах народ поднялся за Дом Советов? И сейчас я наблюдаю битву какой-нибудь Великой Мордовии против войск Российской Федерации?

Мир снова мигнул, и меня перенесло в тот же коридор, где я стоял изначально, только дверей было две. Если слева теряют коня, то мне остается лишиться головы или стать женатым. Неизвестно, что хуже. Не просто так женитьба включена в список выборов, которые лучше не делать.

Да пошли вы, мне туда не надо!

Однако коридор не имел ни окон, ни выходов, кроме этих двух дверей. Поморщившись, я коснулся той, что в середине.

Хлоп, и я посреди чужой просторной квартиры. За окном, изрисованным морозными узорами — снег и сугробы, в квартире лютый холод, идет Санта-Барбара на непонятном языке. Напротив телевизора «Тошиба» за столом сидят: бабка в фуфайке, закутанная в шерстяной платок, мужчина в пальто и меховой ушанке, женщина в шубе, девочка-подросток, замотанная в одеяло, как в кокон. На полу малыш лет пяти, тоже одетый, гудя, возит игрушечный грузовичок.

Мужчина читает субтитры, ругается и переводит. Меня никто не замечает, хоть я стою на видном месте.

— Фигня! — Девочка спрыгивает с дивана и уходит на кухню, там хлопают дверцы полок, доносится хруст.

Малыш замирает, бросает игрушку и бежит туда с криком:

— Мама, ма-ам! Я тоже хочу сухарик!

— Наташа! Ты сегодня уже ела! — кричит женщина. — Поделись с Вадиком!

— Вот! А вы в лес идти не хотели, — самодовольно восклицает бабка, воздев перст. — Кабы не насушили грибов, совсем подохли бы!

— Что тут происходит? — спрашиваю я, но меня не видят и не слышат.

— Поищи что-нибудь по-русски, — велит бабка мужчине.

Хозяин семейства берет пульт, переключает каналы, останавливается на новостях, где девушка в хиджабе радостно вещает о музыкальном фестивале для тюркских народов, который пройдет в Казани, где татары долго не могли самовыражаться на родном языке.

Бабка швыряет в телевизор подушку, ворча:

— У, гниды, понаотделялись! Тьфу! Жри, падла, свой татарский по талонам!

Ясно. В этой ветке Россия распалась бескровно, и мне показывают становление Великого Татарского Каганата в Казани.

То самое чувство, когда ты думаешь, что девяностые — это дно, и тут снизу стучат.

Бесспорно, им льют в уши, что эту страну ждет великое будущее без Москвы, которая высасывает из регионов все соки. Безусловно, скоро каганат заживет, настроят заводов, старые модернизируют, и будет у них тут, как на Тайване. И, конечно же, заграница им поможет, а воровать на местах никто не будет.

Я прошел на кухню, замерев в прихожей напротив календаря за 1996 год. Н-да, за три года они развились до талонов и отключения отопления зимой. Но как говорят в подобных случаях? «Ничего, я готов потерпеть, лишь бы дети мои жили, как в Европе».

Пока дети хрустели сухарями, я провел ревизию на полках.