– Ну хорошо, вини меня за то, что я настояла на этом роддоме и не послушалась тебя, когда ты предлагал хорошие клиники. Помнишь, ты предложил уехать сразу, как только ее увидел? Я бы могла согласиться…

– Слава богу, что осталась! – быстро перебил он. – Мы бы не успели.

– И тогда все уже кончилось бы.

У Зиганшина заболело сердце, так равнодушно она это произнесла.

– В конце концов, она спасла мне жизнь, – продолжила Фрида. – Или ты за это хочешь на нее в суд подать?

– Ляг ко мне на плечо, как раньше, – попросил он.

Она покачала головой и отвернулась.

Зиганшин гладил ее по голове, по плечам, не зная, что сказать. Он всегда с трудом говорил о любви и не умел найти слов, все казались ему фальшивыми и выспренными. Раньше, до болезни, они ложились в постель, и все становилось ясно, а теперь Фриде нельзя, да он и сам стыдился думать о сексе. Просто хотел держать жену в объятиях, обнимать, целовать, казалось, так будет легче, но Фрида не отвечала на его ласки и старалась уклониться от них.

– Хорошо, зайчик, не буду на тебя давить, – вздохнул он. – Только ты подумай, ладно?

– Нет.

– Просто подумай.

Фрида молча протянула руку к тумбочке и взяла пузырек со снотворным. Медленно открутила крышечку, вытряхнула на ладонь таблетку и проглотила, не запивая. Зиганшин внезапно подумал, вдруг однажды она возьмет и выпьет сразу все таблетки, а его не будет дома.

От ужаса перехватило дыхание.

– Все будет, как ты скажешь, зайчик, не волнуйся.

Фрида притулилась к нему, положила голову на грудь, как раз там, где у него был рубец после ранения.

– Прости меня, Слава.

– Не за что прощать. Только обещай, что завтра поешь.

– Обязательно. Ты не волнуйся за меня, я выздоровею.

– Да уж пожалуйста.

Он неподвижно лежал, пока Фрида засыпала у него на плече, и потом, когда ее дыхание стало ровным, долго еще не шевелился. Думал, что с бессонницей надо что-то делать, иначе недалек день, когда он перестанет нормально соображать и допустит на службе ошибку не хуже той, что совершила докторша.

Зиганшин осторожно высвободил руку и сел в кровати. Взял Фридин планшет, наушники и включил первую попавшуюся аудиокнигу. Было все равно что слушать, убаюкивал сам голос чтеца.

А если бы сын остался жив, то Зиганшин сам читал бы ему сказки на ночь и пел колыбельные. Фрида бы не смогла, потому что у нее ни голоса, ни слуха, а он поет не как Шаляпин, но нормально. Серенького волчка бы исполнял, что там еще? Из «Долгой дороги в дюнах» отличная колыбельная «За печкою поет сверчок», потом «Спи моя радость, усни».

Спит сейчас сын. Вечным сном.

Зиганшин изо всех сил стиснул кулаки, чтобы не заорать.

Понял, что сегодня не уснет, и тихонько спустился вниз.

В такие дни в кухне на плите кипел фирменный мамин борщ, шипели на сковородке котлеты, а в духовке покрывалась золотистой корочкой картошка, и Зиганшин вспоминал, как раньше радовался этим простым человеческим радостям. А главное, Света с Юрой сидели тут же, разложив тетрадки на кухонном столе, мама одним глазом посматривала в задачи и, быстро нарезая салат на крохотном островке свободного от школьных дел пространства, подсказывала детям правильные ответы.