– Госпожа, – начал я, собираясь с духом, чтобы открыть ей свое сердце, однако Кайнвин тронула меня за руку, удерживая от ненужных слов – видимо, угадала мои мысли.

– Я должна исполнить свой долг, лорд Дерфель.

– Моя клятва нерушима, – выпалил я. Для меня это было почти признание в любви – яснее выразиться я не решался.

– Знаю, – отвечала Кайнвин. – Мы ведь друзья, правда?

Я хотел быть ей больше чем другом…

– Да, госпожа.

– Тогда я скажу тебе то же, что сказала брату. – Она взглянула на меня серьезными синими глазами. – Не знаю, хочу ли я выйти за Ланселота. Однако я пообещала Кунегласу с ним встретиться, прежде чем ответить «да» или «нет». Что обещала, выполню, а вот дам ли согласие, не знаю. – Она молча прошла несколько шагов, видимо решая, говорить ли дальше, и наконец сочла, что мне можно доверять. – После того как мы виделись в последний раз, я побывала у жрицы в Маэствире. Та отвела меня в пещеру сновидений и усыпила на ложе из черепов. Я хотела узнать свою судьбу, но не запомнила никаких снов. Когда я проснулась, жрица сказала, что первый, кто захочет взять меня в жены, возьмет в жены смерть. – Она взглянула на меня. – Ты что-нибудь понял?

– Нет, госпожа. – Я тронул рукоять Хьюэлбейна. Предостерегала ли меня Кайнвин? Я не говорил ей о своей любви, но она наверняка разгадала мои чувства.

– Вот и я не поняла, поэтому спросила Иорвета, что означает пророчество. Он посоветовал не тревожиться; жрица, мол, потому и говорит загадками, что не может сказать ничего внятного. Думаю, пророчество означает, что мне не следует выходить замуж, и наверняка знаю одно: я трижды подумаю, прежде чем вступить в брак.

– Вы знаете и другое, госпожа, – сказал я. – Моя клятва крепка.

– Да. Я рада, что ты здесь, лорд Дерфель. – С этими словами она припустила вперед и забралась на повозку, а я остался раздумывать над пророчеством. Никакой утешительной разгадки в голову не приходило.

Артур приехал в Кар-Свос через три дня с двадцатью всадниками, сотней копейщиков, бардами и арфистами. Он привез Мерлина и Нимуэ, привез дары – золото, снятое с убитых в Лугг-Вейле. А еще – Гвиневеру и Ланселота.

При виде Гвиневеры я застонал.

Мы одержали победу и заключили мир, и все равно мне казалось жестокостью со стороны Артура привезти сюда женщину, ради которой он отверг Кайнвин. Однако Гвиневера настояла и прибыла в Кар-Свос на повозке, убранной мехами, обтянутой цветными полотном и украшенной зелеными ветвями в знак мира. Королева Элейна, мать Ланселота, была в той же повозке, но все смотрели только на Гвиневеру. Стоя, въехала она в ворота Кар-Своса и продолжала стоять, пока волы не остановились перед воротами королевского дома, где она когда-то жила как бедная родственница и куда теперь вернулась победительницей.

На ней было льняное, выкрашенное в золотистый цвет платье, золото на шее и на запястьях, пышные рыжие волосы венчал золотой обруч. Она носила под сердцем дитя, но драгоценная золотая ткань скрывала живот. Она походила на богиню.

Если Гвиневера выглядела богиней, то Ланселот въехал в Кар-Свос подобно богу. Многие приняли его за Артура, так великолепно он смотрелся на белом коне под светлой, расшитой золотыми звездами попоной. Доспех из украшенных белой эмалью пластин покрывал белый, с алой каймой плащ; ножны тоже сверкали белизной. Смуглое красивое лицо обрамлял золоченый шлем; крылья орлана, украшавшие его на Инис-Требсе, сменились лебяжьими.