– Гвенвивах! – повторил я чересчур громко. Гвиневера терпеть не могла младшую толстуху-сестру. Я не испытывал к Гвенвивах особой неприязни, но и помыслить не мог, чтобы жениться на этой бесчувственной дурнушке.

– А почему нет? – в притворном возмущении проговорил Мерлин. – Отличный брак, Дерфель! Ты – сын саксонского раба, а Гвенвивах как-никак принцесса. Нищая, разумеется, и страшна, как дикая свинья, зато как она будет признательна! – Он осклабился. – А вспомни ее бедра, Дерфель! Вот кому не составит труда разродиться! Будет выплевывать щенят, как косточки!

Интересно, думал я, кто предложил этот брак: Артур или Гвиневера? Скорее всего, Гвиневера. Она сидела, вся в золоте, рядом с Кунегласом, и на лице ее явно читалось торжество. В тот вечер невероятная красота Гвиневеры была еще ослепительней. Возможно, ей шла беременность, однако другое объяснение представляется мне более вероятным: Гвиневера упивалась торжеством над людьми, некогда презиравшими ее, нищую изгнанницу. Теперь, благодаря Артурову мечу, она могла распоряжаться ими, как Артур распорядился их королевством. Именно Гвиневера изо всех сил поддерживала Ланселота, она убедила Артура пообещать ему трон Силурии. Идея женить его на Кайнвин тоже принадлежала ей. Теперь, по всей видимости, она решила наказать меня за враждебность к Ланселоту, повесив мне на шею свою невзрачную сестру.

– Что-то я не вижу счастья на твоем лице, – заметил Мерлин.

Я не поддался на провокацию и спросил:

– А ты, господин? Ты счастлив?

– Тебе-то что? – беспечно проговорил он.

– Я люблю тебя как отца, – отвечал я.

Мерлин загоготал так, что чуть не подавился куском свинины, но даже это не умерило его веселья.

– Как отца!.. Ну, Дерфель, какой же ты сентиментальный болван. Я вырастил тебя лишь потому, что считал избранником богов. Может, я и не ошибся. Порою боги выбирают себе самых нелепых любимчиков. Ну-ка скажи, преданный сын, готов ли ты оказать мне услугу?

– Какую, господин? – спросил я, заранее зная ответ. Ему нужны были спутники в походе за Котлом.

Мерлин понизил голос и наклонился к моему уху, хотя вряд ли кто-нибудь слушал наш разговор в разгар пьяной пирушки.

– Британия, – сказал он, – страдает от двух хворей, однако Артур и Гвиневера видят только одну.

– Саксов.

Мерлин кивнул.

– Если изгнать саксов, Британия все равно останется недужной, ибо мы рискуем утратить своих богов. Христианство распространяется быстрее, чем саксы, а для богов христиане ненавистнее любого захватчика. Если новую веру не остановить, боги покинут нас навсегда, а что Британия без них? Однако если мы обуздаем богов и вернем их в Британию, и саксы, и христиане рассеются сами собой. Мы боремся не с той болезнью, Дерфель.

Я взглянул на Артура, который внимательно слушал Кунегласа. Артур был религиозен, но не фанатичен и терпимо относился к тем, кто верит в других богов. Я понимал, что ему не понравятся слова Мерлина о борьбе с христианами.

– И никто не желает слушать тебя, господин?

– Есть такие, кто слушает, да их мало, – проворчал он. – Артур считает, что я выжил из ума. А ты, Дерфель, тоже так думаешь?

– Нет, господин.

– И ты веришь в магию?

– Да, господин. – Я видел успехи магии, как видел и ее неудачи. Магия не всегда удается, но я в нее верил.

Мерлин наклонился еще ниже к моему уху.

– Тогда приходи сегодня ночью на Долфорвин, – прошептал он, – и я исполню твое заветное желание.