Весельчак чуть не задохнулся от возмущения.

— Ах ты, сволочь малолетняя! Неблагодарная скотина!

— Приятно познакомиться! Вот ты, значит, каков на самом деле? А до чего здорово притворялся! В бродячем балагане раньше не пробовал подрабатывать?

— Гр-р-р!

— О! Малыш, ты слышишь? Он тебя дразнит!

— Гр-р-р! — взревел оскорбленный до глубины души гаррканец.

— Хватит! — ровно велел седовласый, и Белик послушно умолк, после чего заставил Карраша ускорить шаг, постаравшись отдалиться от закипающих попутчиков на как можно большее расстояние.

Несколько часов с обеих сторон было тихо. Мальчишка гордо восседал на спине своего зверя, по-прежнему держась поодаль. Караванщики затаили зло. Кто-то мстительно предложил выловить дрянного пацана и всем скопом отпинать за наглость, но потом решили повременить до вечера — жарко. Весельчак то и дело кровожадно косился на мелькающие неподалеку холмы, но вслух о том счастливом времени, когда сможет удавить мелкого подлеца собственноручно, не распространялся. Зачем пугать будущую жертву? Пусть пребывает в неведении, ведь на ночь все равно вернется как миленький, и тогда никакая флейта его больше не спасет. Есть вещи, которым нет прощения, и проступки, после которых даже лучший в мире товарищ превращается в лицемера, с которым не только за стол не сядешь, но и в одни кусты не пойдешь.

Дядько нашкодившего племянника демонстративно не замечал.

Карраш тоже притих, только иногда беспокойно поглядывал за спину и вопросительно поскуливал, будто беспокоился о перешедшем всякие границы хозяине. Особенно если сверху раздавалось покашливание или прерывистый вздох, как бывает, когда кто-то надолго задерживает дыхание или старательно давит рвущийся наружу стон. А может быть, плач? Он не всегда понимал в этом разницу. Но мальчишка каждый раз успокаивающе кивал, зачем-то смахивал со лба надоевшую челку и, наскоро пошарив в карманах, пихал за щеку какую-то травку. Потом снова надолго застывал и, неестественно выпрямившись, смотрел перед собой, казалось, напрочь позабыв про повозки, сурового дядюшку и то, что по возвращении его будет ждать очень теплый прием.

Короткий привал прошел в таком же мрачном безмолвии. Белик спуститься с холмов не соизволил и все то время, которое уставшие люди потратили на отдых, терпеливо проболтался поблизости. Даже разминать ноги не стал, с седла не слез и вообще почти не шевелился, только взгляд у него стал еще более напряженным и наполнился нехорошими огнями. Впрочем, люди были слишком злы, чтобы это заметить.

— Белик! — не выдержала наконец мягкосердечная Илима, когда караван снова тронулся с места. — Может, ты есть хочешь?

— Нет, спасибо.

— А пить? У меня воды немного осталось!

— Много пить — вредно, — так же ровно отозвался издалека мальчишка. — Ты разве не знала? От большого количества воды люди пухнут, а у эльфов появляется повышенная раздражительность.

— К’саш! Я тебе покажу — раздражительность!

— Видишь? — Пацан насмешливо покосился на взбешенного Элиара. — Первые признаки, как говорится, на лицо.

Таррэн только головой покачан: кажется, Белик окончательно сошел с ума. Или бредит, потому что ничем иным это самоубийственное хамство просто невозможно объяснить. Хорошо еще, светлым хватило ума не воспринимать его слова всерьез.

— Белик? Ты здоров? На солнце не перегрелся? — вдруг подал голос и Страж, с подозрением посмотрев на племянника.