ГЛАВА 15

Дядько не стал ничего уточнять и переспрашивать. Зачем? Арва не могла ошибиться. Если решилась произнести страшные слова, то наверняка ни одну минуту перед этим сидела, старательно вслушиваясь в чужое дыхание, которое вдруг прервалось, и тщетно пытаясь нащупать пульсирующую жилку на шее.

— Господин?

Страж, не поднимая глаз, кивнул:

— Да, я понял.

Повариха побледнела еще больше, но не посмела отвлечь его от безутешного горя, которое он переживал, по обыкновению, молча. Но это молчание пугало гораздо больше, чем если бы на нее, как на принесшего дурные вести гонца, незаслуженно спустили всех собак. Тем не менее Дядько не вскочил, не замахал руками, не начал метаться по поляне или рваться к неподвижному телу с отчаянным криком: «Не верю!» Он только прикрыл на миг потяжелевшие веки и… резким движением поднялся.

Герр Хатор отвернулся, чтобы не видеть его застывшего лица, но Дядько не стал задерживаться — откинув полог, осторожно присел возле племянника, до подбородка укрытого окровавленной простыней, и на несколько минут приложил пальцы к его шее. Терпеливо подождал, заставив караванщиков затаить дыхание, а потом, не изменившись в лице, опустил неподвижные веки мальчика. Медленным, до боли знакомым жестом, значение которого никому не надо было объяснять.

Илима, поняв, что для Белика все закончилось, беззвучно разрыдалась и со всех ног бросилась прочь, но Страж не обратил внимания. Закутав племянника еще плотнее и накинув сверху насквозь промокшую куртку, он осторожно поднял еще теплое тело и так же медленно вышел.

— Карраш?

Из-за дальних кустов немедленно послышалась возня.

— Захвати его вещи и покажи дорогу. Ты нашел то, что я просил?

Взъерошенный гаррканец, выбравшись на поляну, согласно рыкнул и метнулся к оставленной повозке. Проворно сунул морду внутрь, ловко подцепил зубами проклятую палку-талисман, после чего привычно забросил ее на спину и потрусил рядом со Стражем. Правда, по дороге он успел коснуться бескровного лица мальчика губами и нежно потереться щекой. От избытка чувств чуть не скинул с его плеча мокрую ткань, но спохватился и подоткнул сваливающийся краешек. Получилось не совсем удачно, потому что он не только едва не нализался чужой крови, но и материю чуть не порвал: оказалось, в спешке хватанул ее сразу двумя рядами зубов. А ткань не была рассчитана на подобное варварство, поэтому треснула и стала расползаться прямо на глазах.

— Не лезь! — Дядько торопливо вернул простыню на место, но успел показать обомлевшим попутчикам правую руку племенника и часть его шеи.

— О боги! — сглотнул рыжий при виде переплетения багровых следов на изуродованной коже мальчишки. Там действительно не было живого места!

Весельчак увидел лишь краешек, но и этого хватило, чтобы почувствовать холодок меж лопаток: такое впечатление, что мальца кто-то долго и упорно хлестал кнутом! Да так, что неестественно ровные, длинные и глубокие порезы, больше напоминающие прикосновение ножа, тянулись от тонких пальцев в сторону шеи непрерывными полосами, временами причудливо изгибаясь и переплетаясь между собой как части невероятно сложного узора. Будто неведомый художник зачем-то задумал сотворить из обычного человеческого тела удивительный шедевр, равному которому еще никто и никогда не создавал, и расписал его волшебными письменами, превратив живое полотно в настоящее произведение искусства.

Если бы это случилось в другое время, в другом месте и при других обстоятельствах, Весельчак нашел бы это даже красивым. Алый рисунок на белой коже сам по себе притягивал взгляд, заставлял завороженно смотреть еще и еще. Но сейчас, глядя на пацана, в котором больше не осталось жизни, Весельчак ощутил только ужас. Потому что внезапно осознал, что этот изумительный по сложности узор был нарисован исключительно кровью.